Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения

«Такой бедной учености, я думаю, нет в целом свете, ибо как гражданские звания покупаются без справки, имеет ли покупающий потребные к должности своей знания, то и нет охотников терять время свое, учась науке бесполезной, — с удивлением и сожалением писал в 1778 году Д.И. Фонвизин в «Письмах из Франции». — При невероятном множестве способов к просвещению глубокое невежество весьма нередко. Оно сопровождается еще и ужасным суеверием».

Схоластический подход к науке (не только во Франции, но и в других европейских странах, в том числе Германии) отвращал от нее пытливые умы; отсутствие привычки к упорному труду и невостребованность глубоких познаний в светском обществе не способствовали ликвидации безграмотности. «Судят обо всем решительно, — рассказывал Фонвизин о французах. — Мнение первого есть мнение наилучшее, ибо спорить не любят и тотчас с великими комплиментами соглашаются, потому что не быть одного мнения с тем, кто сказал уже свое, хотя бы и преглупое, почитается здесь совершенным незнанием жить». (К сожалению, подобные формы принимали и «труды» в масонских ложах.) В России же «привычка учиться для службы не выработала в <дворянском> сословии внутренней потребности образования, а отсутствие сословного дела уничтожало и общественное побуждение к тому, — писал историк В. О. Ключевский в «Исторических портретах». — Тогдашний класс “просвещенных людей” составлял очень тонкий слой, который случайно взбитою пеной вертелся на поверхности общества, едва касаясь его».

Ему вторила герцогиня Беркли: «Крайне прискорбно, что благородное сословие <в Польше> не выказывает большого интереса к наукам, литературе или искусствам. Различные польские университеты вовсе неизвестны». О системе образования в Англии она также была не лучшего мнения, поскольку обучение в университетах отнюдь не способствовало нравственному развитию, даже подавляло его. В Итоне процветали дедовщина, ловкачество, ценился не самый умный, а самый хитрый. В учащихся воспитывали эгоизм, а пресловутая дружба была сродни сообщничеству в воровской шайке: если у младшего не было покровителя, его регулярно били. Наставники, которые должны были заботиться о нравственности своих подопечных, на деле даже водили их в лондонские игорные притоны и дома терпимости.

Молодые русские дворяне, посланные «в науку» за границу, охотнее посещали европейские «австерии» (трактиры) и «редуты» (игорные дома), чем академии, и «срамотными поступками» изумляли европейскую полицию.

Задача «исправления нравов», поставленная перед собой масонами, была неразрывно связана с просветительской деятельностью.

Академия наук в Петербурге, основанная по завету Петра Великого в 1725 году, и существовавшая при ней гимназия стали первым оплотом русского просвещения. К 1787 году 13 из 60 членов Российской академии были масонами: ее глава И. П. Елагин[48], А. С. Строганов, П. И. Мелиссино, М. М. Щербатов, ректор Московского университета М. М. Херасков, В. И. Баженов, И. Л. Голенищев-Кутузов и др. Мастером стула в «рейхелевской» ложе Горуса был А. А. Нартов, статский советник, член Вольного экономического общества и Лейпцигского ученого собрания, человек ученый и просвещенный, искусный во французском, немецком и русском языках, а также в математике, химии и других науках.

Однако столичные форпосты просвещения быстро пришли в запустение и не выполняли своей главной роли — создания российской науки и распространения научных и технических знаний. В 1754 году граф Иван Иванович Шувалов (1727–1797) подал государыне Елизавете Петровне «доношение» об основании в Москве университета и двух гимназий — для дворянских детей и для детей разночинцев. Первый куратор Московского университета, он стал инициатором создания и первым президентом (1757–1763) Академии художеств в Санкт-Петербурге, которой передал свои собрания произведений искусства. Под его покровительством находились Сухопутный шляхетский кадетский корпус и русский профессиональный театр, руководимый масоном А. П. Сумароковым. Вольтер посвятил ему свою трагедию «Олимпия». Вместе со своими двоюродными братьями Шувалов состоял в масонской ложе, работавшей по шведской системе.

Личным секретарем елизаветинского фаворита был барон Теодор Генрих фон Чуди под именем графа де Пютланжа, которому Шувалов составил протекцию для получения места секретаря Московского университета. Барон был известен своей масонской деятельностью и даже считался во Франции родоначальником масонской литературы. В 1759 году он, по выбору гофмаршала барона К. Е. Сиверса, был назначен гофмейстером пажей, чтобы реформировать пажеский корпус по версальскому образцу, искоренив распущенность и пороки. Чуди с жаром взялся за дело и представил гофмаршалу меморандум из двенадцати пунктов, в котором изложил свой взгляд на образование и воспитание пажей; это были принципы гуманной педагогики, резко отличавшейся от общепринятых тогда в России воспитательных методов, среди которых главенствовала розга. Но уже на следующий год Чуди покинул Россию навсегда.