Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения

«Шотландские мастера» носили особые кольца. Внутри одного такого кольца, принадлежавшего масону, достигшему 14-й степени, была вырезана надпись: «Добродетель соединяет то, что смерть не может разлучить».

К середине XVIII века масонство вошло в моду и масонская символика стала частью «гламура» того времени. Краснодеревщики создали особый «масонский» стиль для бюро, секретеров и другой кабинетной мебели, в котором, например, был сработан секретер из фруктового дерева с опускной доской-столешницей и двумя створками, покрытыми масонскими символами. В собрании одного из парижских музеев есть трюмо конца столетия «Вот мои наслаждения»: над зеркалом находится картина маслом, 83*141 сантиметр, изображающая «наслаждения добропорядочного молодого человека», к коим относятся путешествия (символизируемые кораблем), любовь, искусства и охота, но превыше всего стоит франкмасонство, обозначаемое типичными символами — перекрещенными циркулем и угольником.

Эти символы покрывали также посуду — пивные кружки мейсенского фарфора и клермонского фаянса, тарелки, заварные чайники, кувшины для пунша, фляги, — а также различные коробочки (в XVII веке страсть к коробочкам граничила с сумасшествием) и безделушки. Каминные полки украшали фарфоровые статуэтки мастеров-масонов в фартуках, треуголках поверх париков, башмаках с пряжками и с мопсами у ног.

В Париже, Бордо, Дижоне, Динане и некоторых других французских городах масонские символы (угольник и циркуль, пятиконечная звезда, ветви акации) украшали фасады домов.

Масонские знаки носили открыто. «Наши украшения не составляют тайны. Их изготавливают женщины», — заявил в свое время «брат» Ладисмери, который служил гражданскую панихиду по Вольтеру в ложе Девяти сестер.

В 1755 году в Филадельфии состоялось торжество освящения масонского дома. В публичной процессии, двигавшейся из ложи в церковь Христа «для выслушивания божественной службы», приняли участие губернатор провинции и 127 членов трех пенсильванских лож, в том числе Франклин. Все они щеголяли своими «регалиями».

Масонская тайна

Через 11 лет после исторического собрания четырех масонских лож в «Гусе и вертеле», накануне очередного Иванова дня, руководители Великой ложи Англии из осторожности явились к министру лорду Тауншенду, чтобы засвидетельствовать свое почтение и лишний раз подчеркнуть, что в масонских собраниях нет ничего крамольного. Тот принял делегацию и заявил: «Франкмасонам нечего бояться правительства, пока они будут ограничиваться своими древними секретами, которые должны быть весьма безобидны, принимая во внимание, что их до сих пор не выдали, несмотря на людское коварство». Тем не менее сам факт, что «вольные каменщики» сообщили постороннему о своей принадлежности к братству, был нарушением масонской тайны.

«Профан», становясь масоном, клялся не открывать ни одному немасону ничего, что имеет отношение к ордену. Поднимаясь на каждую новую ступень в масонской иерархии, посвящаемый возобновлял эту клятву, но уже в отношении нижестоящих. Ученик готов был подвергнуться «жесточайшему оскорбленной братии мщению»: «…пусть гортань моя будет перерезана, язык мой исторгнут и тело мое, на части иссеченное, предано на съедение псам и хищным птицам или сожжению, а прах мой пусть будет рассеян без погребения по воздуху, и самая память моя пусть будет мне всегдашним поруганием и гнусным для потомков вероломства примером». Подмастерье добавлял к этому: «…чтобы у живого меня сердце мое исторгнуто, ежели я измену сделаю, было». Мастер предлагал еще один мрачный сценарий: «..да буду я живой во гроб положен и брошен в пространное море».

На самом деле очень мало масонов действительно умели держать язык за зубами, особенно в тех странах, где члены братства не подвергались преследованиям со стороны властей. Зато санкции могли быть приняты на другом уровне: когда ветреный юноша Алексей Ильин проболтался своей тетке, что он «фармазон», та пригрозила: «Вот ужо тебе будет от матушки, когда узнает».

Теоретически существовали три основные тайны: принадлежности к обществу, обрядов и сказанного во время масонских собраний. Однако любой масон, желающий привлечь «профана» в ложу, должен был ему открыться. Не могли избегнуть этой участи и «братья», собиравшие справки о кандидате на вступление в ложу.

Эли Фрерон, ставший мастером в феврале 1744 года, в том же году не удержался и «раззвонил» масонскую тайну в «Письме к мадам де где новый франкмасон приглашает некоторых именитых авторов вступить в орден вольных каменщиков». Эта инициатива взволновала «братские» литературные круги, однако не оборвала масонскую карьеру Фрерона: в апреле следующего года он стал великим оратором Великой ложи.

Процитированную нами статью в «Амстердамской газете», с изложением ритуала посвящения, как выяснилось, написал лейтенант парижской полиции Эро, а материал он получил от бывшей оперной певички Картон, выудившей тайну франкмасонов от одного «брата»-ан-гличанина в обмен на ласки.