Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века

В заключение позволим себе отметить те положения книги отца Люсьена, с которыми мы не во всем согласны. Так, он пишет, что за несколько последних десятилетий было обнаружено, что с конца III века монахи уже присутствуют почти повсеместно в тех регионах, где к этому времени утвердилось христианство. Нам кажется, что это излишне оптимистический прогноз. В действительности, об автохтонности начальной монашеской традиции можно говорить применительно к Сирии, Месопотамии и, возможно, Палестине — в последнем случае, впрочем, очень осторожно, поскольку палестинское монашество все же испытывало сильные «внешние» влияния. Во все остальные регионы монашество проникало извне, чаще всего под влиянием Египта. Отец Люсьен, вслед за Антуаном Гийомоном, считает, что началом монашества следует считать уход христианских аскетов в пустыню. Это утверждение не бесспорно, учитывая факты существования в Египте и городского монашества: наиболее яркий пример такого рода — город Оксиринх (коптский Пемдже), древняя столица XIX нома. Мы знаем о том, что монашество имело там сильные позиции, но нет никаких сведений, что оксиринхские подвижники «вернулись» в город из пустыни: скорее стоит предположить, что они — наследники традиций городской христианской аскезы.

Отец Люсьен утверждает, что почти все отцы пустыни «по крови и языку» были коптами, происходившими по большей части из сельского сословия. Последние исследования, четко обозначившие влияние городского населения на развитие египетского монашества, и прежде всего работы польской исследовательницы Е. Випшицкой, ставят эти утверждения под вопрос. Конечно, располагая очень скудными сведениями о социальном происхождении монахов, мы не имеем надежных данных для того, чтобы выстроить четкие «социальные пропорции», но стоит задуматься над тем, что в разных регионах Египта они могли быть разными. Так, например, сложно представить себе, что монашеские общины Нижнего Египта, то есть наиболее «урбанизированной» и эллинизированной области Египта, сплошь состояли из бывших феллахов. Кстати говоря, отец Люсьен, давая «список происхождения» отцов пустыни, по сути, опровергает эту точку зрения: среди них он находит бывшего царедворца, сыновей купца, торговца сладостями, бальзамурга, плотника, красильщика, кузнеца, бывшего раба и каллиграфа. А вот упоминания о крестьянах крайне редки… Стоит вспомнить и археологию. Та довольно изысканная стеклянная посуда, которую нашли в Келлиях, и те настенные орнаментальные росписи, сделанные не только в комнатах, предназначенных для работы и отдыха, но и в тех, что служили молельнями, выдают в своих владельцах отнюдь не сельских жителей. Можно добавить к этому и содержание рисунков: помимо орнаментов встречаются изображения лошадей, жирафов, львов, павлинов и голубей (последние, как известно, были символами воскресения), что тоже не способствует идентификации их заказчиков как крестьян.

Отец Люсьен соглашается с общераспространенным мнением о том, что большинство монахов были малообразованны. Но и это утверждение сейчас подвергается критике. Правильное соотношение образованности и «невежества» в среде египетских отшельников еще только предстоит найти. Ведь среди тех, кто отказывал светскому знанию в духовной пользе, было немало таких, кто сам получил хорошее образование. В то же время те, кто был более скромного происхождения, могли стремиться выучиться грамоте уже в монастыре. Например, «Лавсаик» содержит замечательные указания на хорошо образованных эллинизированных монахов. Другой пример — Житие святого Онуфрия. Путешествующий в поисках совершенного монаха авва Пафнутий, автор этого Жития, находит в оазисе четырех молодых монахов, которые, пройдя полный курс светского образования, ушли подвизаться в пустыню. Да и сам отец Люсьен приводит несколько подобных примеров: бывший переписчик авва Диоскор, каллиграф Марк и др. Так что не будем спешить с выводами: бурно развивающиеся эпиграфика и папирология, вкупе с археологией и углубленным изучением текстов, еще смогут привнести сюда немало интересного.

Отец Люсьен полагает, что монахи–пустынники не испытывали никакого интереса к эллинизированной Александрии и ее интеллектуальной среде, а посещали этот город исключительно ради патриарха, авторитет которого не ставили под вопрос. На наш взгляд, это слишком суровый приговор. У монахов имелись и другие причины посетить столицу Египта или какой‑нибудь иной областной центр. Вспомним хорошо известные путешествия в Александрию Антония Великого, чтобы укрепить христиан во время гонений. А авва Коприй, оказавшийся в городе по своим делам, затевает спор с манихеем, своей проповедью смущавшим народ. Подобные примеры можно было бы продолжить.