Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Борис Панкин, прозаик и критик, дипломат (единственный посол, не признавший ГКЧП в августе 1991 года) и последний министр иностранных дел СССР (пусть и несколько месяцев), в 2021 году отметил девяностолетие. Пожелаем ему здоровья! А до назначения в ВААП в 1973 году он трудился в популярной газете, зная почем фунт лиха: «Когда я был главным редактором “Комсомольской правды”, мы каждый день печатали статьи, в том числе и за моей подписью, которые приводили начальство в ярость. Цензура была всесильна, но она часто спохватывалась лишь тогда, когда номер был уже в руках читателей и подписчиков. Меня постоянно вызывали то в партийный, то в комсомольский ЦК для вливаний. До поры выручало то, что Брежнев был нетороплив в решениях и не хотел прослыть обскурантом. Мое назначение председателем Всесоюзного агентства по авторским правам многих привело в недоумение. Мои доброжелатели мне сочувствовали. Присоединение Советского Союза к международным конвенциям по авторским правам накануне Хельсинкского совещания было в принципе делом прогрессивным. Но произошло оно под давлением Запада, прежде всего Соединенных Штатов. Уступив, советское руководство, как это водилось, захотело тут же и отыграться, сделать из вновь созданного ВААПа еще одну цензурную заглушку. И все это – руками человека с репутацией у властей вольнодумца. Со ссылками на международное законодательство, которое, мол, надо уважать, мы в Агентстве, наоборот, открыли шлюзы, и неугодные “твердолобым” труды хлынули с востока на запад, с запада на восток»{514}. Какое хорошее Хельсинкское соглашение! Благодаря ему были облагодетельствованы не только советские колхозники, но и писатели.

До ВААПа в СССР существовало (с 1938 года) Всесоюзное управление по охране авторских прав. Эта контора долго располагалась в Писательском доме в Лаврушинском переулке, где авторам выплачивали и положенные им гонорары. Именно здесь в длинной очереди за причитающимся гонораром Дмитрий Шостакович однажды увидел Жана Поля Сартра, отсчитывающего (не отходя от кассы) полученные купюры. Кое-кто даже остроумно пошутил на эту тему, мол, друзья познаются в сберкассе. Имелось в виду часто употребляемое в то время выражение «большой друг Советского Союза», Сартр на какое-то время стал таким «другом».

Через Всесоюзное управление отчислениями пополнялись, в том числе, и закрома Литературного фонда. Система работала почти без перебоев, правда, при этом отсутствовала правовая основа для выплаты гонораров нашим писателям за их зарубежные издания, так и иностранцам за выпуск их книг в СССР (что давало повод «реакционной западной пропаганде» к обвинению советских издателей в пиратстве). Гонорары западные издатели платили, но в каждом случае по-разному, вольно и на свой лад трактуя международное законодательство. Все бы так и продолжалось, если бы не настойчивые требования США о необходимости присоединения СССР к Женевской конвенции об авторском праве, принятой еще в 1952 году. Как писал в этой связи бывший председатель Госкомиздата СССР Борис Стукалин, «проблема эта порой приобретала острый политический характер. Достаточно сказать, что в начале 70-х годов США связывали условия распространения на нашу страну статуса наиболее благоприятствуемой нации в единый пакет: предоставление свободы эмиграции евреям, выплату долгов по ленд-лизу и присоединение к Всемирной конвенции по авторским правам»{515}.

Если бы СССР подписал конвенцию еще в 1952 году и ВААП было создано тогда, то скандала с романом «Доктор Живаго» удалось бы избежать, поскольку никакое издательство без ведома агентства не пошло бы на издание романа Бориса Пастернака. И деловой итальянец Фильтринелли ничего бы просто так не издал. И деньги бы не пропали. Корней Чуковский записал свой разговор с министром иностранных дел СССР Андреем Громыко 10 января 1964 года: «Гулял с Андреем Андреевичем Громыко. Высокий мужчина, бывалый – и жена его. Рассказывал им о Пастернаке – о том, что деньги огромные пропадают в США – гонорары за иностр. издания “Д-ра Живаго”. Не лучше ли взять эти деньги [валютой] и выдать жене П-ка советскими деньгами»{516}. Странно, но Громыко не был высоким, по крайней мере, не выше Корнея Ивановича. Или старый поэт употребил это прилагательное в иносказательном смысле?

Автор «Айболита» не случайно затронул щепетильный вопрос в разговоре с министром, ибо ситуация с Борисом Пастернаком – это еще и один из примеров того, как сильно менялась жизнь семьи после кончины того или иного известного литератора. Уход из жизни кормильца и единственного источника доходов порой ставил писательских вдов на грань выживания. В дневнике Чуковского 28 июня 1962 года осталась зафиксированная им запись разговора с Зинаидой Николаевной Нейгауз-Пастернак: