Худоба редко становится причиной для поиска терапевтической помощи. Инфантильные люди страдают в основном тревожностью, которая мешает им делать дела и быть успешными, и одиночеством. Терапия в этих случаях начинается с коррекции приступов тревоги и постепенно через рост знаний о себе вскрывает сначала глубокое ощущение своей беспомощности и потребности в заботе, а затем и гнев на мать, которая не в состоянии это обеспечить. Исследование своих способов оставаться маленьким косвенно затрагивает и питание, которое почти никогда не становится центральной темой терапии, но постепенно может быть скорректировано. Для человека с инфантильной позицией по отношению к миру центральной темой становятся трудности обычной жизни и способы справляться с ними на тех условиях, что никто не придет и не спасет его, а двигаться все равно нужно. Обретенный контакт со своей агрессией может стать хорошей поддержкой на этом пути.
Валя видит свои трудности в виде образа высоких, мрачных и осуждающих гор, которые окружают ее маленький безопасный домик. Чтобы куда-то идти, ей нужно сначала пробраться через кольцо этих гор, а она настолько боится их, что, даже просто выйдя на крыльцо этого дома, сразу заходит обратно. В жизни это означает, что Валя может чего-то захотеть и даже запланировать (выйти на крыльцо), но потом в страхе отказывается от своих планов. По мере ее встреч с терапевтом, который поддерживает ее мнения, ее чувства и ее агрессию в любом виде, она все больше осваивает сначала пространство терапевтических встреч, а потом и пространство своей жизни, учась больше говорить о себе, больше хотеть и заявлять о своих желаниях. В образе горы остаются – но становятся как будто меньше и пугают уже не так сильно.
Ситуативное серьезное похудение, которое затрагивает признаки пола и признаки взрослости, можно расценивать как временный регресс после травм, тяжелых разводов, жизненных испытаний. Временное возвращение в детское тело реализует одновременно нежелание жить и просьбу об утешении и помощи, обращенную к хорошей матери. Такой психогенный отказ от пищи имеет выраженную связь с травматическими событиями и корректируется сам по себе со временем или в ходе обычной для случаев травм или потерь терапии.
Если в случае отказа от еды имеет место бессознательная динамика, связанная с отвержением плохой матери, то при любом переедании будет справедливым указание на потребность в хорошей матери. Есть много – значит много нуждаться в ощущении наполненности, покоя, удовлетворенности, любви и заботы, которые в нашем детском опыте непосредственно связаны с едой. Еда в детстве утешает и успокаивает, ободряет, является частью большого позитивного переживания безопасности материнских объятий и близости с ней. Голод для ребенка выражает и физические, и эмоциональные потребности, которые для младенца неразделимы.
В дальнейшем в течение жизни мы развиваем более тонкую чувствительность. Ребенок, который будет склонен к перееданиям разного рода, в детстве не поддержан в своем эмоциональном развитии, ему не предлагается помощи по различению и называнию своих чувств: либо его родители сами не чувствительны к своим потребностям и потому не могут в этом помочь (в таком случае часто коммуникации и сводятся к кормлению), либо детские чувства никого не интересуют, поскольку и без них достаточно проблем, либо эти чувства искажаются в контакте со значимыми людьми, оставляя ребенка в чувстве собственной неадекватности. Например, мать может говорить о детской попытке приготовить ей что-то вкусное: «Подлизываешься, значит виноват, что-то натворил», о детских потерях и печали: «Крокодильи слезы, на жалость давишь», а о радостях: «Что, счастлив, что оказался лучше других?»