Позади вас – море

Возле входа в кабинет Д. толпится народ, на двери висит листок бумаги. Саманту все обнимают, глаза у нее на мокром месте.

Но печальной она не выглядит.

Ничуточки.

Подойдя поближе, читаю: «Джинн – Хиба, Аладдин – Раджеш, Принцесса Жасмин – Саманта».

Хиба тоже здесь, обнимает меня за талию.

– Похоже, Саманта снова будет звездой.

Как будто это заранее было непонятно.

Так почему же мне хочется сломать что-нибудь, когда я смотрю, как друзья утирают Саманте крокодиловы слезы? Театральное искусство – это вам не наука, тут не бывает правильных и неправильных решений. Тест может показать «да» или «нет». Эксперимент – получиться удачным и неудачным. Механизм либо станет вращаться, либо не станет. А тут все не так, рамки размыты, и мне от этого нехорошо.

Я иду в мастерскую и закрываю за собой дверь.

Сердце колотится в груди, но на этот раз я не обращаю на него внимания. Оно меня не остановит.

Подъемный механизм лежит на скамейке. Доктор Бледсо у меня в голове произносит: «И верно, дерьмо!» – Под звук его голоса я беру молоток и разбиваю устройство на мелкие кусочки.

Перебирая чечевицу Хиба Аммар

По средам в доме у ситс пахло бараньим рагу, а по субботам – курицей, маринованной в сумахе и лимонном соке, такой нежной, что мясо отваливалось с косточек, стоило лишь легонько прикоснуться к нему вилкой. Однако больше мяса в доме не бывало, оно появлялось только дважды в неделю. В остальные дни ели чечевицу – коричневую, зеленую или красную, она вечно булькала в бабушкиной синей эмалированной кастрюле, распространяя по дому запахи лука и базилика, что рос в горшках на облупленном подоконнике.

Хибу от этого тошнило. От всего.

Все в мире как будто сговорились, чтобы заставить ее разжиреть. Иначе и быть не могло. Проклятая еда так и липла к ее заднице, образуя слои жира. Сама же гигантская, огромная, по мнению Хибы, задница нависала над тощими ногами без малейшего намека на икры, а с другой стороны от нее красовалась совершенно плоская грудь. Омерзительно. Бог и предки отлично над ней подшутили – все выпуклости образовались не там, где нужно.

Ситс выделила ей спальню на третьем этаже. Пол здесь тоже был плиточный, и, ступая по нему довольно изящными босыми ступнями, она жутко мерзла. На самом деле бабушку звали ситти Маха, но Хиба с детства звала ее ситс и продолжала звать так, несмотря на шуточки родственников. В крошечном таунхаусе не было ни одного коврика, зато подушки и занавески красовались повсюду. Пол ситс подметала раз в день, а трижды в неделю выливала в ведро с мыльной водой сок одного лимона и полчашки оливкового масла и намывала все три этажа плюс подвал.

Казалось, ситс перенеслась сюда из другого столетия. Голову она каждый день покрывала белым платком, из-под которого толстой черной веревкой свешивалась коса. А во время уборки повязывала зеленую бандану с надписью «Мотоциклы Майка». Хибе, которую этот головной убор привел в ужас, она объяснила, что косынки как-то раздавал на улице симпатичный паренек в кожаной куртке. Она попросила одну, а он улыбнулся и согласился.

– Да он же над тобой прикалывался.

– Нет, не думаю. Он спросил меня про татуировку. – Бабушка указала на запястье, где у нее были выбиты грубый крест и ягненок. – Хотел знать, кто мне это сделал. Я ответила, что это было еще на родине и что, возможно, сам Иисус такую носил.

– Он тебя, наверно, за дурочку принял.

Ситс пожала плечами, но посмотрела странно, будто впервые Хибу видела.

Она не понимала. Не могла понять. Хиба, совсем недавно пережившая унижение, в толк не могла взять, и как это ситс своего даже не заметила.

Сидо[30] занимался двором. Хотя у них и двора-то особого не было. Вот у родителей перед домом простирался огромный газон, который пересекала самая извилистая, самая запутанная подъездная дорожка в Гилфорде. А у ситс с сидо вместо подъездной дорожки была Тэтчер-стрит с четырьмя выбоинами, которые мэрия, несмотря на обещания, никак не могла заделать.

Тэтчер-стрит, выбоины, развалюхи, бездомные – вот почему мама после свадьбы заявила, что жить отныне будет только в Гилфорде. В этом шикарном райончике Хиба и выросла. Как-то сидо заикнулся маме, что она слишком много тратит, а та отрезала:

– Деметрий – богатый человек. – А потом добавила: – Иначе зачем, по-твоему, я бы его терпела?