Позади вас – море

Откуда ей было знать, что они с Миной все слышали? В общем, детство Хибы прошло в фешенебельном районе, где внутри супермаркетов работают кафе и рестораны, садоводством соседи занимаются только в качестве физкультуры, а газоны им стригут наемные работники. В Гилфорде все девчонки были очень худенькими. Садились на диету еще в средней школе и в автобусе обсуждали Палео и Аткинса. Мэри Томсон и Дженни Стоунфельд то и дело падали в обморок и радовались, что все вокруг них скачут. А на самом деле им всего лишь нужно было поесть как следует. Алексис Мур вообще от голода вся пожелтела. А вот в районе бабушки и дедушки девочки встречались разные. Хиба видела, как они идут по утрам в школу, а днем возвращаются по домам – топают по тротуару ботинками, волокут тяжелые рюкзаки. Были среди них худенькие, были крепкие и спортивные, попадались и пышечки. Пухлые девчонки тут носили легинсы не реже худеньких и совершенно по этому поводу не парились.

Здесь все было не так, как дома, но Хибе нравилось. Продукты покупали в магазинчиках на углу, где продавали только один вид молока и одну марку туалетной бумаги. Фрукты на полках лежали только консервированные. За свежими ситс ходила на рынок аж за восемь кварталов, а раз в месяц они с сидо ездили на автобусе на другой конец города. Там, между синагогой и автосалоном, находился арабский магазин, где они закупались сумахом, виноградными листьями, зирой и чечевицей. Хиба с ними никогда не ездила. Она вообще ни разу не выходила за порог с тех пор, как сюда переселилась. Но когда бабушка с дедом возвращались с сумками и набитой покупками металлической тележкой, помогала затаскивать в дом самые легкие пакеты и складывать продукты в кладовую.

– Почему она никуда не ходит? – спрашивала леди из дома напротив с прилизанными, будто выглаженными, иссиня-черными волосами и нарисованными бровями.

Звали ее Лиз, и они с ситс постоянно перекрикивались через узкую улицу. Хибе из спальни все было слышно. Несмотря на усталость, она все равно хихикала, слушая, как они орут, стараясь заглушить голосом рев машин, вместо того чтобы подойти друг к другу поближе. «А ты брала КУПОН, КОТОРЫЙ ПРИСЛАЛИ в рекламной брошюрке?»

– Она у нас гостит, – вежливо, но твердо ответила ситс. – А вообще учится в каллидже.

– Так сейчас же ноябрь.

– У нее маленький перерыв.

Задний двор в доме бабушки и дедушки вообще был что-то с чем-то. Вот у родителей он смахивал на картинку из журнала, и все равно она никогда там не гуляла. Когда-то там стоял даже детский уголок с горкой, но мама выбросила его давным-давно, когда Хиба окончила пятый класс.

– Нечего всякий хлам хранить, – заявила она тогда.

Дворик ситс и сидо представлял собой забетонированный прямоугольник со столиком и шезлонгом.

Но сюда она выходила каждый день. Просто сидела. Иногда плакала, вспоминая «Снэпчат», и те комментарии, и весь этот ужасный последний месяц, и как она вообще дошла до жизни такой. А теперь она в Балтиморе, Господи, помоги, в доме у бабушки с дедушкой, где даже вай-фая нет.

* * *

Двор опоясывала кирпичная стена, с одной ее стороны размещался выстроенный из цементных блоков и засыпанный землей ящик. В углу, из сложенных друг на друга черных автомобильных шин, похожих на пончики с земельной начинкой в центре, прорастала стройная изящная яблоня.

С самого приезда Хиба каждый день выходила сюда на закате и садилась на шезлонг. Натягивала на ладони рукава свитера, который еще в прошлом году облегал грудь, а теперь стал ей слишком велик. Сегодня ситс вышла к ней, поставила на столик две чашки кофе.

– Твои родители снова звонили. – Она разговаривала с Хибой только по-арабски.

– Мне все равно, – ответила Хиба по-английски.

– Оу велля би хим ни, – терпеливо заверила ее ситс. Мне тоже все равно.

Но Хиба на это не купилась. Ситс уже месяц пыталась заставить ее говорить по-арабски, с тех самых пор, как она появилась у нее на крыльце с чемоданом «Коуч» и в сандалиях от Тори Берч. А еще она не теряла надежды ее накормить. Мама, должно быть, рассказала ей, что Хиба неравнодушна к рису, и ситс подавала его на завтрак, обед и ужин – то просто белый, то, заметив, что результата нет, подкрашенный шафраном, поблескивающий обжаренными кедровыми орешками и даже присыпанный корицей. Но Хиба к нему не притрагивалась. Она вообще практически ничего не ела из того, что готовила ситс, только молча гоняла еду по тарелке и строила из нее горки. Сидо заявил, что, если она хочет жить у них, должна садиться со всеми за стол трижды в день. Молиться ее не заставляли, но она должна была из уважения складывать вместе ладони и опускать глаза, когда молились они.

– А еще правила есть? Что еще я должна делать, чтобы мне позволено было тут остаться? – сердито спросила она в первый вечер, сидя на кухне и чувствуя, как на лбу выступают бисеринки пота.

Вообще-то она прихватила с собой спасительную кредитку и спрятала в своей комнате. Но решила, пусть болтают, что хотят, и верят, что они тут что-то контролируют.