Поздняя греческая проза

15. Я сейчас же поспешил к девушке; она была в саду подле нашего дома. Сад этот был рощей — великолепная услада очей; вокруг рощи шла ограда достаточной высоты, и со всех четырех сторон хоровод колонн образовывал сень; под колоннами, внутри ограды, толпою теснились деревья. Пышно разрослись ветви, сталкивались одна с другою, листья переплетались, цветы обнимались, плоды сцеплялись — то была беседа растений. Вокруг иных особенно мощных стволов росли плющ и вьюнок; вьюнок сбегал с верхушки платана и окутывал его своими нежными кудрями; а плющ, обвиваясь вокруг сосны, ласково привлекал ее к себе в объятия, и дерево сделалось опорой плюща, и венком дерева был плющ. По обе стороны дерева красовались листьями своими виноградные лозы, поддерживаемые тростинками, и зрелые, пышные гроздья спускались между подпорками, и это были локоны растения; по сверкающей на солнце земле пробегала легкая тень от нависших листьев, колеблемых ветром.

Цветы, блистая пестрыми красками, являли свою красоту, и Это была багряница земли — фиалки, нарциссы и розы. Одинакова очертаниями своими чашечка у розы и у нарцисса: это фиал цветка; а цвет лепестков вокруг чашечки у розы — цвет крови, и вместе — цвет молока (в нижней части лепестка); а нарцисс окраской своей подобен нижней части розы. У фиалки же чашечки нет совсем, а цвет ее такой, каким сверкает безветренная гладь моря. Среди цветов бил из земли ключ, и для воды его вырыт был четырехугольный водоем; а вода была для цветов зеркалом, так что виднелись не одна, а две рощи, одна — настоящая, другая — отраженная.

Ручные птицы порхали по роще, и их услаждала пища, приносимая людьми; другие вольным крылом играли в вершинах деревьев; одни распевали птичьи песнопения, другие красовались одеянием своих крыльев. Певцы — цикады и ласточки; одни пели про любовь Зари[376], Другие про Тереево пиршество. Ручные птицы — павлин, лебедь, попугай: лебедь, среди водных струй плывущий, попугай, в подвешенной к дереву клетке живущий, павлин, волочащий по цветам свой хвост. И сверкали цветы во всем своем блеске, как птицы в яркой своей окраске, и перья были как цветы.

16. Я хотел подготовить девушку, чтобы легче было ввести ее в дела любви, и начал разговаривать с Сатиром[377], причем удобный случай начать беседу дала мне птица. Случилось так, что Левкиппа прогуливалась вместе с Клио[378] и остановилась перед павлином. Ибо по воле судьбы павлин в это время оперился всею красою своей и показал великолепное зрелище своих перьев.

— А ведь не без хитрого умысла делает это павлин, — сказал я, — нет, он великий знаток искусства любовного. Поэтому, когда хочет приманить к себе любимую, тут и развертывает он всю свою красоту. Видишь птицу поблизости от платана? — при Этом я указал на паву. — Ей-то он и показывает сейчас свою красу, цветущий луг своих перьев. Только на лугу павлина цветы еще красивее, чем на этом: золото рассыпано на его перьях; кругом ровным кольцом обходит пурпур, и на каждом пере красуется глаз.

17. Сатир понял, что скрывалось за моими речами, и, чтобы был у меня повод побольше поговорить об этом, сказал: — Неужели так велика сила Эрота, что он даже на птиц изливает свой огонь? — Не только на птиц, — сказал я, — в этом нет ничего удивительного, раз и сам Эрот имеет крылья, — но и на пресмыкающихся, и на растения, и, мне думается, даже на камни. По крайней мере магнесийская руда любит железо; и только она увидит его, так тянет к себе, будто внутри нее живет любовь. И не есть ли это поцелуй руды и железа, ею любимого? А о растениях рассказывают ученики мудрецов — я сказал бы, что они рассказывают сказки, если бы не утверждали того же и земледельцы. Рассказывают же они вот что: одни растения любят другие, но особенно тягостна любовь для финиковой пальмы. Говорят, среди финиковых пальм одни — мужские, другие — женские. И вот мужская пальма любит женскую, и, если они рассажены так, что женская пальма оказывается далеко, влюбленный сохнет. Но земледелец понимает горе дерева и, выйдя на открытое место, смотрит, в какую сторону оно склонилось, — ибо склоняется оно в сторону любимой; узнав это, он излечивает страдание пальмы: он берет черенок женской пальмы и прививает его к сердцу пальмы мужской. Этим он облегчает душу растения, и умирающее тело вновь оживает и воскресает, радуясь слиянию с любимой. Это и есть брак растений.

18. Есть еще один необычайный брак, когда воды соединяются; и влюбленный — Элидский поток, а любимая — Сицилийский ключ. Поток мчится через море, как через равнину. А оно не заливает сладководного влюбленного волною соленою, но раздается перед его струею, и эта расселина моря для потока руслом становится; так море сопровождает к Аретусе Алфея, ее жениха. И вот во время Олимпийских торжеств многие опускают в волны потока разные дары; он же прямо несет их к своей любимой — Это и есть его выкуп.