Поздняя греческая проза

Такою видел я некогда изображенную на быке Селену:[375] очи, сверкающие яркою прелестью; волосы золотые, и золото это вьется; брови черные, чернота непроглядная; щеки белые, и белизна их в середине слегка розовеет и становится подобной пурпуру, — так лидийские жены окрашивают слоновую кость; ее рот — цветок розы, когда роза начинает приоткрывать уста своих лепестков.

Как только я увидел ее, тотчас же погиб; ибо красота ранит острее стрелы и струится в душу через глаза: глаза — открытые врата для любовной раны. Какие только чувства не охватили меня разом! Восхищение, изумление, дрожь, стыд, дерзновение; я величием восхищался, красоте изумлялся, содрогался сердцем, дерзновенно смотрел, стыдился своего плена. Я изо всех сил старался оторвать свои глаза от девушки, а они не хотели и тянулись к ней, канатом красоты притянутые, и наконец победа досталась им.

5. Обе женщины приведены были к нам, и отец мой, выделив для них часть дома, заказывает обед. В назначенный час мы принялись за трапезу, расположившись по двое (так распорядился отец): сам он и я — на среднем ложе, обе матери — на левом, правое занимали обе девушки. Когда я услышал о столь прекрасном распределении мест, я чуть было не подошел к отцу и не поцеловал его за то, что он поместил Левкиппу у меня перед глазами.

Что я ел тогда, клянусь богами, сам не знаю; я был похож на тех, что вкушают пищу в сонном видении. Опершись локтем на подушку, расположившись на ложе, я во все глаза смотрел на девушку и в то же время старался скрыть, что гляжу на нее, — вот в чем состоял мой обед!

Когда обед окончился, вошел мальчик " кифарой, раб моего отца; сперва он ударил по струнам руками, извлек несколько Звонких звуков, перебирая пальцами струны, а затем уже стал ударять по кифаре плектром и, поиграв немного, запел под музыку.

В песне Аполлон жаловался на Дафну, от него убегавшую, преследовал ее и хотел поймать, но лавром стала девушка, и Аполлон себя этим лавром увенчивал.

Все это еще больше воспламенило душу мою; ведь рассказ о любви распаляет страсть; даже если человек увещевает себя быть благоразумным, пример побуждает его к подражанию, особенно когда пример подает кто-нибудь особенно могущественный — благодаря высокому положению он, вместо того чтобы стыдиться, действует без всяких стеснений.

"Ведь вот и Аполлон влюблен, — говорил я сам себе, — и он влюблен в девушку, но не стыдится своей влюбленности и преследует девушку; а ты медлишь и стыдишься и благоразумен некстати; неужели же ты сильнее, чем бог?"

6. Когда наступил вечер, женщины первые отправились спать, а немного позднее пошли и мы; остальные желудком измеряли полученное удовольствие, а я уносил угощение в своих глазах: преисполненный лицезрением Левкиппы и ни с чем не смешанным созерцанием, я удалился, опьяненный любовью.

Когда же я пришел в комнату, где обычно спал, я заснуть не мог. Ведь по самой природе своей и все остальные недуги и раны телесные ночью терзают сильнее; боль пробуждается в нас с особенною силой в часы покоя, и мы жестоко страдаем; когда отдыхает тело, тогда-то язва и находит время болеть; а раны душевные, когда тело не движется, причиняют еще большее мучение. Днем наши глаза и уши бывают заняты многими делами, и это притупляет остроту недуга, отвлекает наш дух, не давая ему томиться. Когда же покой сковывает нашу плоть, на душу, предоставленную самой себе, набегают волны ее бед. Все, что прежде дремало, теперь пробуждается: у скорбящих — горести, у тревогами уязвленных — заботы, у переносящих опасности — страхи, у влюбленных — огонь.

Только перед зарею сон сжалился надо мной и дал мне немного отдохнуть. Но и тут девушка не хотела уйти из моей души; все мои сновидения были полны одним — Левкиппою. Я беседовал, играл, пировал с нею, я прикасался к ней и испытал больше счастья, чем днем. Ведь я даже поцеловал ее, и подлинным был Этот поцелуй; так что, когда раб разбудил меня, я стал бранить его за то, что он явился не вовремя: из-за него я потерял столь сладостный сон.

Поднявшись с постели, я стал нарочно ходить по дому на глазах у девушки; я держал книгу и, склонясь над нею, читал; но, оказываясь против дверей, украдкой взглядывал на Левкиппу, а пройдя несколько раз взад и вперед и почерпнув любовь из Этого созерцания, я наконец действительно удалился, и нехорошо было у меня на душе. Таким пламенем я пылал три дня.

. . . . . . . . . . . . . . . .