Поздняя греческая проза

Но тут-то он и оказал себя зловредным и коварным: незаметно он обрил меня лишь отчасти, а не по всему подбородку, так что кое-где у меня осталась густая щетина, а кое-где подбородок был гладким.

Я же, не зная его коварства, отправился, по обыкновению незваным, в дом к Пасиону. Увидавши меня, пировавшие гуляки умерли со смеху; я не знал, чего они смеются, и тогда кто-то, поднявшись и подойдя ко мне, схватил меня за остатки бороды и потянул за них. А я, в раздражении схвативши нож, стал рвать их с корнем. Я готов и сейчас, схватив огромную дубину, разбить череп этому негодяю. Таких шуток не устраивают над нами даже те, кто нас кормит, а он, который нас и не думает кормить, решился сделать такую штуку.

38

Конопосфрант Исхнолиму.

Тщетны были мои надежды на юношу Поликрита. Я думал, что если у него умрет отец, то широкой рекой польется его состояние, что он будет кутить и тратить деньги на удовольствия вместе с нами и с гетерами, которые будут в это время считаться самыми красивыми, и в такой веселой жизни исчерпает большую часть имущества.

Но когда его родитель оказался "завядшим цветком лилии", или попросту трупом, он сам теперь ест один раз в день и при Этом — поздно вечером, когда солнце уже поворачивает свой бег к закату; и не ест ничего дорогого, а только хлеб, купленный на площади, и приправу из рыбы, а если справляет праздничный день, то прибавляет сюда оливки, вызревшие на дереве или еще зеленые.

Ошибся я, питая столь прекрасную надежду, и не знаю, что мне и делать. Если тот, кто кормит тебя, сам нуждается в том, кто бы его кормил, как действовать тому, кто нуждается в пропитании; быть же вместе голодному с голодным — двойное несчастие.

Книга четвертая. Письма гетер

8

Сималион Петале.

Если то, что я постоянно хожу перед твоими дверями и плачусь перед твоими служанками, которых ты посылаешь к более счастливым, чем я, доставляет тебе какое-то удовольствие или возвышает тебя в глазах твоих поклонников, то, пожалуй, есть какой-то смысл в том, что ты издеваешься надо мною. Хотя я сам знаю, что дело мое безнадежно, все же помни, что я отношусь к тебе так, как немногие из теперешних твоих поклонников стали бы к тебе относиться, если бы ты лишила их своего расположения.

Я думал, что крепкое вино будет мне утешением. Поэтому третьего дня вечером у Эвфориона я напился почти до бесчувствия, надеясь хоть этим спастись от ночных своих мыслей. А вышло наоборот. Меня охватила вновь такая страсть к тебе, что я плакал и стенал, и у людей более мягких я вызвал жалость, а другим послужил мишенью для насмешек. Маленьким для меня утешением, облегчающим мои страдания, остается еще тот венок, который ты после злосчастной ссоры тогда на пиру, сорвав с своих волос, бросила в меня, как бы рассердившись на все, что я посылал тебе. Если тебе это доставляет удовольствие, наслаждайся моею печалью, и, если тебе это приятно, расскажи обо всем тем, кто теперь счастливей меня. Но скоро они будут мучаться так же, как и я, если дела у них пойдут тем же порядком.

Но молись Афродите, чтобы она не отомстила тебе за твою надменность. Другой стал бы тебе писать, бранясь и угрожая, я же — прося и умоляя; ведь люблю я тебя, Петала, безумно. Боюсь, если мне будет все хуже и хуже, я поступлю подобно тем, кто был еще несчастнее меня из-за любовных неприятностей.

9

Петала Сималиону.