Поздняя греческая проза

Таково было правление Августа. Что же касается Тиберия, то он происходил из патрицианского рода и получил хорошее воспитание, но характер у него был на редкость странным. Тиберий никогда не открывал своих желаний, наоборот, то, что он выдавал за желаемое, на самом деле ему не нравилось; его слова противоречили подлинным намерениям, и он отталкивал все, что любил, и требовал то, что ненавидел. Он бранил то, что ни в коей мере не вызывало его гнева, и казался снисходительным к поступкам, которые его сердили. Сурово карая людей, он был преисполнен жалости, а прощая кого-нибудь, выказывал гнев. Злейшего врага он принимал подчас как самого близкого человека, а к другу относился словно к чужому. Короче говоря, он считал, что правителю не следует обнаруживать свои мысли: по его словам, это не раз служило причиной серьезных ошибок, тогда как противоположный образ действий был залогом блестящих успехов. Но если бы странности Тиберия ограничивались только этим, люди, которым приходилось встречаться с ним, легко нашли бы верный путь: достаточно было бы придавать его словам противоположный смысл. Когда он говорил, что ему не угодно то или другое, это означало бы, что как раз этого Тиберий и хочет, а если он чего-то домогался, надо было бы понимать, что это ни в какой мере не желательно. Но в том-то все и дело, что Тиберий сердился, если его собеседник не скрывал, что разгадал его: император предал смертной казни многих людей, которым можно было поставить в вину только их проницательность. Рискованно было не понять его намерений (многие попадали в немилость, похвалив то, что он говорил, а не то, что Тиберий имел в виду), но еще рискованнее было понять их: Тиберий опасался, что люди, раскрывшие секрет его поведения, не склонны его одобрить. Поэтому можно сказать, что лишь тем удавалось спастись, — но таких людей было очень немного, — кто, поняв его характер, умел не выдать этого: тем самым они, не веря его словам, не позволяли обмануть себя, однако и не вызывали его ненависти, ибо и виду не подавали, что разгадали его намерения. Тиберий ставил окружающих в безвыходное положение: они не знали что делать — противиться его требованиям или одобрять их. Так как в действительности он желал одного, а притворялся, будто хочет другого, поневоле в числе его приближенных оказывались и люди, противившиеся его предложениям и противившиеся его намерениям, — поэтому к одним он испытывал враждебные чувства из-за своих действительных убеждений, а к другим — из-за своих притворных речей.

LXII, 11 (2)-14 [Нерон и Агриппина]

11. Некто Марк Сальвий Отон настолько близко сошелся с Нероном, будучи похож на него характером и став соучастником его преступлений, что даже не понес наказания, заявив однажды: — Право, ты еще увидишь меня императором. — Нерон только ответил ему: — Я не увижу тебя даже консулом. — За этого человека он выдал патрицианку Сабину, разведя ее с мужем, и оба — Отон и Нерон — жили с ней. Агриппина боялась, как бы Нерон не женился на Сабине (ибо император в нее безумно влюбился), и решилась на позорное дело: словно мало ей было толков о том, как она соблазнила своего дядю Клавдия[498] волшебством, распутными взглядами и развратными ласками, Агриппина пустила в ход те же средства, чтобы закабалить Нерона. Впрочем, было ли это в действительности, или же люди это выдумали, зная характер обоих, я не могу сказать с уверенностью, но уж в чем все согласны, так это в том, что у Нерона была наложница, похожая на Агриппину, и что он очень любил ее за это сходство: он и ей самой отпускал на этот счет шуточки, и другим показывал ее, говоря, что, мол, спит с собственной матерью.

12. Сабина, узнав о намерениях Агриппины, убедила Нерона расправиться с матерью: предлогом должно было послужить то, что Агриппина замешана в заговоре. Многие заслуживающие доверия свидетели говорят, что к этому подстрекал его и Сенека:[499] то ли он хотел, чтобы умолкли слухи, осуждавшие его самого, то ли стремился толкнуть Нерона на гнусное убийство, способное окончательно погубить его перед богами и людьми. Но открыто казнить Агриппину они боялись, а тайком отравить были не в состоянии, ибо она принимала надежные меры предосторожности. Как-то раз в театре они увидели корабль, который сам собой распадался на части, освобождая посаженных в трюм зверей, а затем мог быть собран вновь и казался по-прежнему крепким. Подобный корабль они распорядились выстроить незамедлительно. Тем временем Агриппину окружили заботой и вниманием: Нерон всячески льстил матери, чтобы не дать ей заподозрить неладное и обезопасить себя от ее козней. В Риме он не решался ничего предпринять, опасаясь, что здесь его преступление выйдет наружу, и потому отправился подальше, в Кампанию[500]. Он отплыл вместе с матерью на специально выстроенном корабле, роскошное убранство которого должно было внушить Агриппине желание всегда пользоваться этим судном.