Поздняя греческая проза

7. В том возрасте, когда обучаются грамоте, он обнаружил отличную память и большое прилежание; он чисто говорил по-аттически, его произношение не пострадало от окружающего иноплеменного говора. Все взоры были обращены на него, настолько замечателен был его юный расцвет.

Когда ему исполнилось четырнадцать лет, отец отправил его в Таре, к Эвтидему из Финикии. Эвтидем был хорошим ритором и занялся его воспитанием. Хотя Аполлоний и уважал своего учителя, но он находил нравы этого города неразумными и не способствующими занятиям философией: нигде так не привержены к роскоши, как там, все там насмешливы и наглы, своей одежде из тонкого полотна они уделяют больше внимания, чем афиняне — мудрости. Посреди города протекает река Кидн, на его берегах они и сидят, словно водяные птицы. Потому-то у Аполлония в письме к ним сказано: "Бросьте опьяняться водой".

И вот Аполлоний, с согласия отца, переселился со своим учителем в Эги, неподалеку, где и тишина, подходящая для будущего философа, и больше усердия в занятиях, и святилище Асклепия, и где сам Асклепий является людям. Там вместе с Аполлонием занимались философией последователи и Платона, и Хри-сиппа, и перипатетики; он познакомился также с учением Эпикура, ведь и им он не пренебрегал, но учение Пифагора он воспринял с каким-то несказанным проникновением; между тем его учитель пифагореизма был человеком не очень усердным и эту философскую систему на деле не применял. Он отличался чревоугодием и сластолюбием и больше подходил под эпикурейский образец. Это был некий Эвксен из Геракл ей Понтийской. Принципы пифагореизма он затвердил так, как птицы заучивают то, что слышат от людей. Ведь "Привет!", "Всего хорошего!", "Зевс да будет милостив!" и тому подобное птицы произносят, не ведая, что говорят, и без всякого сочувствия к людям, просто потому, что к этому приучен их язык. Аполлоний же, подобно орлиным птенцам, которые, пока у них крылья еще не окрепли, летают только подле своих родителей, учась у них, а когда оказываются в состоянии подняться ввысь, то далеко оставляют за собой родителей, особенно если подметят их жадность и склонность летать поближе к земле в чаянии жирного кусочка, — так и Аполлоний ребенком прилежал к Эссену, который руководил им на пути учения, но, достигнув шестнадцатилетнего возраста, устремился к пифагорейскому образу жизни, окрыленный какой-то высшей силой. Однако он не перестал любить Эвксена и выпросил для него у своего отца пригородную дачу, где были рощицы и родники. — Ты живи на свой лад, — сказал Аполлоний, — а я буду жить по Пифагору.

8. Эвксен понял, что Аполлоний задумывает нечто великое, и спросил, с чего тот начнет. — С того же, с чего начинают врачи, — отвечал Аполлоний, — ведь они, очищая желудок, или предупреждают болезни, или вылечивают их.

И Аполлоний отказался от убоины, как от нечистой и огрубляющей мышление пищи, он стал питаться овощами и сухими фруктами, утверждая, что чисто только то, что дает сама земля. О вине он говорил, что это хотя и чистый напиток, раз лоза заботливо выращивается людьми, однако вино — противник нашего мыслительного равновесия, оно делает мутным имеющийся в нашей душе эфир.

После такого очищения желудка он стал ходить босым, считая, что это украшает человека, и одеваться в льняную одежду, отказавшись от шерстяных тканей. Он отпустил волосы и стал жить в храме. Все, кто имел отношение к этому святилищу, восхищались Аполлонием, да и Асклепий однажды изрек, что ему радостно иметь в Аполлонии свидетеля его попечения о болящих.

Стекались в Эги, слыша молву о нем, и сами киликийцы, и окрестные жители. Киликийское присловье "Куда бежишь? Не на юношу ли взглянуть?" было применено к нему и удостоилось стать поговоркой.

9. Повествователь о жизни такого человека, с которым считались даже боги, должен рассказать обо всем, что происходило в святилище. Один юноша, ассириец, прибыл к Асклепию и, хотя был болен, но жил в роскоши и в вечном пьянстве — жил, вернее же — умирал. У него была водянка, а он, в радостном хмелю, не заботился об избавлении от жидкостей. Потому и Асклепий не заботился о нем и не приходил к нему даже в сновидении[511]. Когда юноша стал роптать, бог, представши ему, сказал: — Если посоветуешься с Аполлонием, получишь облегчение. — И вот юноша, подойдя к Аполлонию, спросил: — Что принесло бы мне пользу из всей твоей премудрости? Асклепий повелевает мне обратиться к тебе. — У меня есть, то, — отвечал Аполлоний, — что было бы очень для тебя ценно при нынешних твоих обстоятельствах. Ведь ты нуждаешься в здоровье? — Да, клянусь Зевсом, — сказал юноша, — в здоровье, которое Асклепий сулит, да не дает. — Не богохульствуй, — возразил Аполлоний, — он дает тем, кто этого хочет, ты же делаешь все, что способствует твоей болезни: ты ведешь изнеженную жизнь, острыми яствами раздражаешь свои раздувшиеся от воды и подпорченные внутренности, поверх воды наливаешь грязную жижу.