Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 1

В мире этих воспоминаний рисковать жизнью во имя сугубо символических жестов кажется вполне естественным. Сильный элемент иррациональности этих нарративов объясняется тем, что это, по сути, соцреализм, лишенный психологизма и профессионализма. Описываемое здесь выглядит настолько театрально-неправдоподобным, что может быть квалифицировано как просто любительское письмо. Парадокс состоял в том, что для того, чтобы выглядеть правдоподобным, оно и должно было быть неправдоподобным.

– Радостная весть, хлопцы, – продолжал комсорг. – Получено обращение Военного Совета фронта. От имени советского народа товарищ Сталин приказал захватить столицу фашистской Германии – Берлин и водрузить над нею знамя Победы.

Он передал Миняеву листок. «Наконец-то!» – заговорили бойцы, вскочив в радостном возбуждении…

После того как бойцы прослушали обращение, Темирбулатов сказал:

– Товарищ Сталин приказал нам водрузить знамя Победы над Берлином. Мы клянемся, что эту задачу выполним. Так и передайте, товарищ капитан, командованию, что мы клянемся…

В полуразрушенном домике с закрытыми плащ-палатками окнами сидели бойцы 1-й стрелковой роты. Некоторые из них отдыхали. Все поднялись. Бойцы с напряженным вниманием заслушали текст обращения. После читки взял слово парторг Кириллов, храбрый воин, он же ротный поэт и военкор. С дрожью в голосе он сказал:

– Кто из нас не имеет счета мести? У кого подлые фашисты не отняли самого дорогого? Кто не переживал ужасов навязанной нам войны? Час возмездия настал! Мы начинаем штурм логова зверя – Берлина. Мы выполним приказ товарища Сталина. Мы идем на Берлин! С нами Родина, с нами Сталин! (71–72)

Эта демонстративно фиктивная память похожа на оперу не только тем, что создаваемые здесь картины полны нарочитой патетики, поведение действующих лиц неестественно выспренно, а их игра полна аффектации. Эти свойства оперного представления естественны в своей искусственности: главное в опере – не правдоподобие, но музыка и голос. Если с этой точки зрения рассмотреть предлагаемые вниманию читателя «мемуары», то станет ясно, что единственная их функция – эстетизация войны. Все показанное здесь не имеет отношения ни к опыту, ни к реальности как таковой. Лишенная боли, эта симуляция памяти ведет к полной дереализации войны. Даже изображение страданий превращается здесь в оперные картины:

Только успели все добежать до нового наблюдательного пункта, как возле него упал тяжелый снаряд.

– Товарищ капитан, мне ногу оторвало! – закричал связной.

Капитан Кудяков был ранен в шею. Но он, очевидно, не сразу почувствовал это. Услышав голос связного, он подошел к нему, увидел, что тот лежит в крови, и сказал:

– Клянусь, они не уйдут от нас. За все заплатят! (78)

На другом полюсе этой театральной героики оказывается «солдатский юмор». Эта военная повседневность похожа на войну так же, как «Кубанские казаки» – на послевоенную колхозную жизнь: