Проверив, как подготовился к удару весь батальон, я пошел в окопы к своим гвардейцам. В четыре часа утра в окопах появились заместитель командира полка и офицер из штаба. Они несли гвардейское знамя полка с приколотым к нему орденом Красного Знамени. На знамени вышит портрет Ленина. Когда знамя проносили по траншее, оно касалось лиц бойцов и словно благословляло их на подвиг. Это знамя мы завоевали в Сталинграде, донесли до Одера, теперь нам предстояло идти с ним в Берлин. Хотелось крикнуть «ура!», – но кричать было нельзя (102).
Драматизации этой мифологии способствовали такие фильмы, как «Третий удар» и «Падение Берлина», в которых сюжет с водружением знамени являлся целой микроновеллой. Если там история водружения знамени была представлена в качестве эстафеты (знамя передавали друг другу раненые и/или погибающие бойцы, представлявшие разные национальности), то теперь оказывается, что это вовсе не поэтический троп, но отражение реальных событий. На самом деле, искусство дописывало эти воспоминания, подгоняя их под сложившиеся образы Победы. Да и сам этот нарратив должен был усиливать образы.
Вот что рассказывал генерал-майор Ф. Лисицын:
Право на первый выстрел из орудий по Берлину, право первыми ворваться за черту Большого Берлина, право водрузить в Берлине первый красный флаг оспаривалось тысячами воинов. Весь личный состав нашей армии был преисполнен гордостью, что ему выпала великая честь – штурмовать Берлин. И вся партийно-политическая работа наша была подчинена этому же – штурму Берлина.
Кульминацией штурма было водружение знамени над Рейхстагом. Очевидно, однако, что эта фокальная точка Победы задним числом вписана в память мемуаристов, которые с явным преувеличением описывают то огромное мобилизующее значение, которое имел для всех красный флаг:
– Товарищ Сталин на карте передвигает красные флажки, намечая нам путь вперед, – говорили бойцы, – а мы будем передвигать флажки прямо на местности, на немецкой земле, от рубежа к рубежу, пока не водрузим над Берлином последний флаг – знамя Победы…
Пулеметчик Меленчук на подступах к Берлину был смертельно ранен. Он обагрил своей кровью платок и передал его бойцу Ахметилину.
– Донеси, друг, флаг до Берлина и обязательно водрузи его там, – сказал Меленчук.
Ахметилин выполнил волю своего боевого товарища. Залитый кровью платок Меленчука все время мелькал впереди подразделения, и, видя его, бойцы еще стремительнее шли вперед (123).
Любое упоминание имени Сталина вводит бойцов и командиров в состояние экстаза:
Когда радио передало весть о благодарности товарища Сталина войскам нашего соединения, ворвавшимся в Берлин, агитаторы Папышев, Глинский, Сметанин и другие пробирались под огнем противника по переулкам, дворам и подвалам в стрелковые отделения, к пулеметным и орудийным расчетам, чтобы скорее сообщить всем бойцам об этой радости (124).