Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 1

В светлом весеннем кителе и светлой фуражке Сталин стоял рядом со стариком-садовником у виноградного куста. Глядя на Воропаева, он еще доказывал садовнику что-то, что их обоих, было видно, интересовало всерьез.

– Вы попробуйте этот метод, не бойтесь, – говорил Сталин, – я сам его проверил, не подведет.

А садовник, растерянно и вместе с тем по-детски восхищенно глядя на своего собеседника, разводил руками:

– Против науки боязно как-то, Иосиф Виссарионович. При царе у нас тут какие специалисты были, а воздерживались.

– Мало ли от чего они воздерживались, – возразил Сталин. – При царе и люди плохо росли, так что же – нам с этим считаться не следует. Смелее экспериментируйте! Виноград и лимоны нам не только в ваших краях нужны.

– Климат, Иосиф Виссарионович, ставит знак препинания. Ведь это нежность какая, тонкость, куда ее на мороз! – показывал садовник рукой на виноград.

– Приучайте к суровым условиям, не бойтесь! Мы с вами южане, а на севере тоже себя неплохо чувствуем, – договорил Сталин и сделал несколько шагов навстречу Воропаеву. ‹…›

– Вот садовник – сорок пять лет работает, а все науки боится. Это, говорит, не пойдет, другое, говорит, не пойдет. Во времена Пушкина баклажаны в Одессу из Греции привозили как редкость, а лет пятнадцать назад мы в Мурманске помидоры стали выращивать. Захотели – пошло. Виноград, лимоны, инжир тоже надо на север проталкивать. Нам говорили, что хлопок не пойдет на Кубани, на Украине, а он пошел. Все дело в том, чтобы хотеть и добиться[944].

Как замечает Медведев, «этот диалог не был полностью придуманным, а отражал реальные высказывания Сталина в разное время»[945].

Маньяк власти, Сталин видел в генетике прежде всего вызов – предел, поставленный его воле самой природой. С этим ограничением своей власти он смириться не мог, как не желал он смириться с настигавшей его старостью, объявив врачей, от которых не мог скрыть своей немощности, врагами. В этой сохранившейся до конца жизни высокомерной готовности Сталина противостоять объективным законам и силам самой природы был источник сталинского романтизма.

Что же касается Лысенко, то он идеально соответствовал отведенной ему роли в этой романтической драме. Лично знакомый с ним Сойфер отмечал в этом человеке с «горящими глазами фанатика» невероятный магнетизм: