Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 1

Для опального режиссера «Мичурин» решал сразу несколько проблем. Во-первых, героем фильма был русский, что сразу снимало возможные обвинения в национализме (о чем Довженко прямо писал в дневнике); во-вторых, фильм идеально вписывался в поощряемую в это время постановку биографических картин; в-третьих, картина становилась частью актуальной кампании борьбы за русские приоритеты в науке; наконец, в-четвертых, она прославляла отца «мичуринской науки», что сделало выход картины после разгромной сессии ВАСХНИЛ одним из свидетельств триумфа Лысенко и частью кампании по его легитимации как наследника Мичурина. Последнее обстоятельство сыграло с фильмом Довженко злую шутку.

Довженко вспоминал, как отчитывал его Берия за то, что он пожалел нескольких метров «пленочки» на то, чтобы прославить вождя. В финале «Мичурина» Довженко расщедрился: «Победа Мичурина в борьбе за материалистическую науку увенчана телеграммой от И. В. Сталина»[993]. Но это не помогло. Как вспоминал Григорий Марьямов, фильм Довженко

натолкнулся в буквальном смысле слова на айсберг. Иначе не назовешь крушение, которое он потерпел ‹…› Окончание фильма почти совпало с печально знаменитой августовской сессией ВАСХНИЛ, на которой Лысенко, пользуясь безграничным покровительством Сталина, нанес окончательный удар отечественной биологии.

Сталин смотрел фильм глазами Лысенко. Последовал длинный перечень поправок, не совместимых ни с внутренним замыслом фильма, ни с его стилистикой. Основное требование сводилось к тому, чтобы показать активное неприятие Мичуриным теоретических идей вейсманистов-морганистов, широкое распространение опыта Мичурина в биологической науке и на практике, поддержку начинаний Мичурина со стороны советских ученых и официальных властей.

О высказываниях Сталина по «Мичурину» ничего не известно. Но он сделал худший выбор, напустив на картину свору приверженцев Лысенко от лженауки. Довженко сопротивлялся всеми силами ‹…› Переделки и пересъемки фильма, на которые Довженко вынужден был пойти, заняли почти год. Но они заняли значительно больше лет из жизни Довженко[994].

Давление осуществлялось через того самого Юрия Жданова, который своими необдуманными действиями против Лысенко вызвал камнепад, похоронивший советскую генетику. Согласно ритуалу, режиссер благодарил цензоров, вынудивших его пойти на заведомое ухудшение картины. «Я безгранично благодарен партии, – писал Довженко, – у меня навсегда запечатлелись в памяти встреча с товарищем Ждановым, его советы и указания, весь стиль беседы, его благожелательность и чуткость. После этой встречи передо мной, перед нашим творческим коллективом встал вопрос о расширении образа Мичурина, о показе его исторической роли, борьбы и торжества материализма над идеализмом»[995].

В отличие от большинства советских режиссеров, получавших персонажей своих биографических картин по сталинской разнарядке, Довженко сам пришел к своему герою. И их совпадение оказалось полным: главный романтик советского кино создал картину о великом романтике в науке, ставшую шедевром соцреалистического романтизма. В «Мичурине» Довженко хотел создать русскую версию «Земли». Чем еще мог доказать опальный автор свой «советский патриотизм»?

Связь «Мичурина» с пантеизмом и натурфилософией «Земли» подчеркивалась тем, что разрешалась Довженко в схожей системе персонажей, в том же экстатическом иконоклазме, в демонстративно схожей образности. Достаточно вспомнить начало и финал «Земли» с панорамами яблок и смертью / победой жизни. Те же сотни яблонь проплывают в «Мичурине» в весеннем цветении (ил. 13, 14). Картина, где утопающий в цвету Мичурин дирижирует в белых облаках своего огромного сада, бесконечные панорамы этого бескрайнего яблочного моря с яркими розовыми цветами крупным планом составляют очевидную параллель «Земле».