А со спецпереселенцев 30 процентов заработка вычитали в пользу ГПУ… Но деньги у спецпереселенцев стояли на втором месте. Их не на что было тратить. В ларьке продавалась махорка, из продуктов лишь соль, из промтоваров мелочи. А выдавался, но не продавался хлеб. Хлеб был на первом месте. Выработала бригада норму – получай по восемьсот граммов на человека, перевыполнила – получай больше, даже до полутора килограммов, не выполнила из-за сильных морозов, из-за метели, если десятник не смилостивится – получай вовсе малость. Семье – жене, если не работала, немощным старухам, детям хлеба не давали ни вот столечко, только что баланду из столовой… И старались лесорубы почти без перекуров, через силу вкалывали, чтобы хоть мало-мальски накормить себя и своих детей. Здешние порядки от порядков лагерей для заключенных все же отличались. Тут не было ни колючей проволоки, ни зоны с охраной… Тогда остерегались откровенничать в длинных письмах, о недостаче продуктов не упоминали. О том, что переписка читается, догадывались по поврежденным конвертам… Если они ленятся, урезали им хлебные пайки беспощадно…
И тогда Лебедев на свой страх и риск приказал оставить лошадей в стойлах. Пусть люди впрягутся в сани. А сколько людей понадобится? Шестерым сани не сдвинуть. Десятники распределили – по десять человек на каждый воз. На подъемах сами впрягались на подмогу. Так и тащили за три и больше километра до берега реки. Ни о каких тракторах тогда никто и не слыхивал… Лесу навалили много, но вряд ли кто думал, как его вывезти, так и бросили догнивать… Во время первой пятилетки люди выпивали редко, и то при особо чрезвычайных обстоятельствах… Да и привыкли в нашей стране, что деньги улетают в трубу. Уплыли же в океан сотни тысяч кубометров заготовленного леса… Муки нет. А спецпереселенцев просто бросили на произвол судьбы. Каждый день умирали дети, умирали старики, умирали они сами. Каждый день на лодках переправляли мертвых через реку на кладбище…
Первый секретарь обкома Эйхе предлагал сокращать многосемейных. В течение последующих месяцев я несколько раз слышал красноречивые рассказы, как безжалостно выгоняли с работы тех, у кого было много детей. И родители метались по городам Сибири, забирались на дальний Север, на глухие золотые прииски в надежде где-то устроиться… Тогда еще существовал обычай: доставать билеты через носильщиков… и паспортную систему. В первое время она была введена, чтобы не пускать в Москву, в Ленинград, в Киев, в Одессу всех бежавших от коллективизации. Каждому нашему гражданину очень хорошо известно, что такое прописка… Через два года кладбище без предупреждения родственников было полностью срыто под строительство, и могила деда исчезла… Пасха всегда бывает при новолунии…
Корреспондент спросил старушку, за что сидел Оболенский. Та ответила, что он был князем. Да, для нее было вполне естественным – раз князь, значит, ему место только в лагере… У него был изъян, из-за которого он много терпел, – два его старших брата жили в Америке… Он поступил на работу, на изыскания вторых путей Дальневосточной железной дороги, собираясь летние месяцы проводить в поле, а на зиму на камеральную работу возвращаться в Москву. Нанялось много инженеров и техников. Когда же наступила осень, у них у всех отобрали документы и сказали: «Никуда вы не поедете, останетесь здесь, пока не построите вторые пути»… В те годы так могли поступать с самыми обыкновенными гражданами, заманили их, как окуней в вершу…
Гадала на картах, а это занятие даже безвозмездное, тогда жестоко каралось как пережиток «проклятого» прошлого… Для той бурной эпохи был типичен поток изобретений, удачных и неудачных… Читая газеты, они искренне верили, что колхозы – это очень хорошо, что пятилетки успешно выполняются под мудрым руководством великого вождя… Они были убеждены, что сажают только врагов народа, вредителей и жуликов… Хотя и в коммунальных квартирах, но нисколько не тяготились их теснотой – тогда жильцы редко ссорились… Где-то он раскопал копию обращения матери писателя А. Н. Толстого на царское имя: она просит присвоить ее малолетнему сыну фамилию и титул своего мужа, с которым не жила много лет. Выходило, что классик советской литературы – вовсе не третий Толстой…
В их учреждении служила зав. секретным отделом некая тетя, она постоянно шныряла по коридорам, заговаривала то с тем, то с другим, ее боялись панически и прозвали Ведьмой… Маша рассказывала, как на допросах ей все подсовывали бумагу с обвинениями профессоров, грозили лагерями. Она ничего не подписала… А профессора под нажимом следователей признались во вредительстве и получили разные сроки… У писателя Леонида Леонова. Тот рассказывал, что впервые на каком-то торжественном приеме увидел Сталина. Он коротышка, лицо его сплошь изрыто оспинами, а лоб низкий и покатый, как у неандертальца…