Пожалейте читателя. Как писать хорошо

Воннегут редко высказывался по поводу языка, но ему есть что показать и в этом смысле. Ниже я предлагаю вам небольшое исследование его отношений с языком, его пользования языком – для вашего просвещения, а возможно, для того, чтобы вы кое-что из этого переняли.

Курт Воннегут хорошо умел слышать музыку. Он часто упоминает ее в своих произведениях – и всегда как нечто великолепное, как доказательство чуда жизни.

Если я когда-нибудь все же умру – Боже упаси, конечно, – прошу написать на моей могиле такую эпитафию:

НЕОПРОВЕРЖИМЫМ

ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ

СУЩЕСТВОВАНИЯ БОГА

БЫЛА ДЛЯ НЕГО МУЗЫКА[483]

Рискну заявить, что самые милые создания Воннегута – гармониумы из «Сирен Титана». Их планета – Меркурий – «певуче звенит, как хрустальный бокал». Они «льнут к поющим стенам своих пещер» и «питаются вибрациями» – «поглощают звуки Меркурия»[484].

Сам Воннегут играл на кларнете и на фортепиано. Юный главный герой «Начальной подготовки», ранней, не опубликованной при его жизни повести, – начинающий пианист. Вполне понятно, что в первом опубликованном романе, «Механическом пианино», идеальным символом идеи дегуманизирующей индустриализации и автоматизации становится именно вынесенное в название устройство.

А в «Матери Тьме», пожалуй, ничто не могло бы передать убийство души, творимое нацистами, острее, чем звук колыбельной, обращенный в вероломное предательство:

– Одно объявление всегда напевали наподобие детской песенки. Оно повторялось много раз в день. Это был вызов Sonderkommando. ‹…› Leichenträger zu Wache, – пропел он с закрытыми глазами. Перевод: «Уборщики трупов – на вахту». В заведении, целью которого было уничтожение человеческих существ миллионами, это звучало вполне естественно[485].

А в романе «Галапагосы» повествовательница с мрачным юмором говорит о безвременной смерти другого персонажа, словно в утешение: «Что ж, ему все равно не дано было написать бетховенскую Девятую симфонию»[486][487].

~

Вот еще отрывок:

С ней [с музыкой] почти каждому жизнь кажется приятнее, чем без нее. Хоть я и пацифист, но даже военные оркестры поднимают мне настроение.

‹…› Поистине бесценный дар преподнесли человечеству афроамериканцы – еще в те времена, когда были рабами. Их подарок… называется… блюз. Вся современная поп-музыка… произошла от блюза.

Действительно ли это дар всему миру? Да. Одна из лучших ритм-энд-блюзовых групп, которую мне доводилось когда-либо слышать, состояла из трех парней и девушки из Финляндии. Они выступали в одном клубе в Кракове, в Польше[488].

В своей прозе Воннегут часто упоминает джаз: в юные годы он его обожал. Главный герой романа «Фокус-покус» провозглашает:

А вот если бы наш мир был устроен получше, знаете, кем я хотел бы стать? Джазовым пианистом.

Но вместо этого он играет на

Лютцевых колоколах. Это был огромный набор колоколов, который помещался в башне над библиотекой ‹…›. Нет сомненья: самые счастливые минуты моей жизни наступали дважды в день – утром и вечером, когда я играл на Лютцевых колоколах[489].

В сборнике рассказов «Добро пожаловать в обезьянник» встречаем такое описание работы пианиста:

Он резко ударил по клавишам, и стены кабака сотрясла судорога похабного, второсортного, восхитительного джаза – горячий разудалый призрак двадцатых годов[490].

~

Вот что тут главное: язык – тоже разновидность музыки. В нем тишина сплетается со звуком. В нем важны каденции, ритм, акценты, интонации, тональность.