Пожар Латинского проспекта

Дальше начинались перелески в оврагах — сказочные, таинственные, в чащобе которых чудилась мне мирно поживающая лесная нечисть: лешие да кикиморы. И чёрные глаза, которых не было теперь милей и желанней, глядели средь мохнатых снегом ветвей — как из-под заиндевелых ресниц, — словно вопрошая: «Какие дары сможешь принести на закланье?»

Что-то да смогу! Есть во мне теперь сила!..

Только не плитку с кирпичами укладывать…

Миновали городок Ладушкин, на малюсенькой вокзальной площади которого Вадим-Клещ тоже открыл мобильный офис.

Молодец! Настоящий трудяга.

В Ладушкине тоже стояла одна моя печка — в домике, на берегу залива. Одиннадцать лет назад положенная. Она, почему-то, у хозяйки задымила при розжиге, и та позвонила мне: «Я так понимаю, что печку разжечь — это не какая-то космическая технология!» Пришлось ехать в выходной. Татьяна тоже, в солнечное апрельское воскресенье, изъявила желание со мной проехать. И когда мы шли дорогой, пересекавшей длинное поле, то одна из стада коров, что в свою очередь пересекли дорогу нам, вдруг дёрнулась в нашу сторону. И Татьяна, вздрогнув, инстинктивно укрылась за мною.

Уж коров-то я там погонял — когда они однажды забрели в оставленную мной не закрытой калитку!..

В тот день я воочию убедился, что я не ковбой, а коровы с разбега прыгать через изгородь не могут.

А печка-то разожглась в момент, тяга загудела, как турбина космического корабля. «Слушай, хозяйка, наверное, хотела просто лишний раз с тобой пообщаться!»

 Микроавтобус всё вертел колёсами в сторону города, и вот уже виден был железный

мост через речку у полуразрушенной кирхи: Ушаково! Нет, не «шугайся», Гаврила: посёлок, а не улица… Харчевня у берега, где на залучение заезжих не жалели подручных и подножных материалов и цыганской фантазии (у забора красовалось большое от телеги колесо, крыша беседки укрыта соломой), теперь была облагорожена железными перилами вдоль бережка и сходом со ступенями, и симпатичный декоративный маяк высился в углу периметра. Назвать бы её ещё «Три пескаря»: несколько фигур рыбаков и сейчас маячило на льду речушки.

И уже скоро в вырвавшемся из частокола деревьев пространстве открылись туманная синева над заливом и дивный хвойный лес.

Там, на берегу, в далёком дефолтном году, на хуторке в два дома, перекладывал я людям кафельную печь. Тоже, кстати, учителям в двух поколениях — матери и взрослой дочери. То ночуя в пустой, отставленной мне хозяйками до выходных половине дома, то срываясь под вечер к Татьяне:

— Просто сил не нашлось остаться!

— Я очень рада, что не нашлось!

Мы ещё только дружили.

В субботу, браво закончив ту печь, выносил я черепичные обломки и другой строительный мусор в ухабистые ямы проселочной дороги — как велели. И, выскочив в очередной раз с вёдрами в руках за калитку, нос к носу столкнулся с огромным догом.

— Ё-ёй! — благоразумно остановившись, я кликнул хозяйку.

— Не бойся — иди смело: она теперь даже не лает… Это соседей собака. В прошлом году сосед — парень молодой, — здесь хозяйка перешла на полушёпот, — повесился…

— Повесился?! — вмиг опустил вёдра я.

— Он машины ремонтировал. Ну и бандиты наехали. На счётчик, наверно, поставили… Вот он здесь же, у себя в комнате… И вот — он висит, а она — под ним сидит… И с тех пор, видишь, глаза у неё какие?

Исполненные почти человечьей тоски глаза дога смотрели на меня.

— Зачем же он?

— Ну, вот так и получилось… Жена молодая осталась — вдова… Ребёнок — дочка — только родилась… На счётчик, наверное, говорю, поставили. Потому что в день похорон подъехал к дому «мерседес» с лысыми, и они спрашивали: правда это — что такой-то повесился? Удостоверились — уехали…

Суки!

Нет, конечно, среди них не было Славы…

…А когда я сюда печку перебирать ездил — умиротворённой, мягко шуршащей жёлтыми опавшими листьями осенью, — набоковскую «Машеньку» на сиденьях автобусных для себя открыл: наверное, раньше не время было… А она, через какой-то месяц, мне на рабфаковском экзамене в билете попалась.

«Давай, ты хоть что-то доведёшь до конца!»

Принято!.. Или даже так: «Я тебя услышал, Татьяна!.. Услышал». И брови насупить, и губы поджать, и кивнуть веско — как Миша-телохранитель…

А не доведёшь — ответишь!

* * *

— Ты так здорово выглядишь!

— Да прямо! — добродушно рассмеялась она. — Матрёшка такая!

— …Счёт помните: раз, два, три- четыре!.. Три-четыре, раз, два! Не скачем — танцуем на подушечках, в шаге припадаем — джайва!

Любовь порхала бабочкой — ей был хорошо этот танец знаком и, без сомнения, ею любим. А она ещё и шампанского успела до этого выпить. С кем, правда, — на этот мой нетактичный вопрос она лишь строго повела бровью.

— И вот когда вы меняетесь позициями — такой момент!.. Вот, как тореадор: не здорово — если он просто с быком разминётся, высший пилотаж — когда рога по его покрывалу прошуршат. Вот вы должны тоже помнить: когда, расходясь, вы друг о друга ветерком прошелестите, буквально — вот это будет идеальное исполнение!

А группа редела на глазах: сегодня танцевало только три пары.

* * *

— Как у тебя с розой-то дома: обошлось?