Пожар Латинского проспекта

Тут уж хозяин настаивать не стал — шло дело под конец. Ограничились несколькими метрами на выезде и входе (чтобы имели, всё же, зеваки убогие общее представление!), плавно переходящими в асфальт. Гаврила, впрочем, и в асфальте дюжину камней всунул — по уходящему принципу: островки оборвавшейся суши.

«Инклюзы» — как Альвидас популярно объяснял.

А всего той «палубы» было — двести десять метров! Абсолютно точно — несколько раз Гаврила перемерял. Дело-то было серьёзным — большие деньги с неё надо было

 «поднять». Постарался он уж не продешевить. Хоть и по-божески всё же цену обозначить. Хоть и браться за эту работу и хотелось, и кололось…

— Ты вот, извини, как по банной лавке: то хочу, то не хочу! — пенял мне за мои сомнения Слава.

— Да, нет — деньги-то я зарядил хорошие: 50 долларов за метр квадратный. Но — ты же знаешь — как там всё получается! Пять раз эти деньги отработаешь! Сто раз ты этот камень с одного места на другое перетащишь: гонять с ним по двору будут, как Богом избранный народ по Палестинам! Резать, опять же — станок надо профессиональный покупать. Но, а с другой стороны — можно было бы те деньги, что на фасаде с мозаикой этой долбаной потерял, отбить… Чёрт его маму знает!

Меня «колбасило»: от радостной решимости схватиться за эту работу да махом её и сделать, до унылой обречённости, что всё равно заработать здесь не дадут — только срок заточения себе продлишь. Татьяна же была решительно против:

— Ни за что там больше не берись, слышишь?! Скажи, я запрещаю!

Ещё только я за юбку не прятался!

Пришлось всё же засучить мне рукава… Мелкий камень, каким должен был я завершить бордюр забора, закончился, и подвезти его должны были только через месяц-полтора. А большой — на «палубу» — был в наличии, оплачен полностью ещё год назад, и лежал где-то в вагонном тупике.

— Всё, в море, в море! — кивал мне даже Олежка.

Про бордюр заборный, кстати, первоначально и разговора не было: по ходу песни его «навесили»! Альвидас дизайнерским своим взглядом «увидел»: незаконченный будет без него забора вид. Бывает, конечно, такое. Но мне работы добавилось — работы, заранее убыточной. Почему я должен её теперь делать?

— Ты помни, — тихонько, когда присели мы за этим разговором у забора, вразумлял меня Альвидас, — Миша, Миша!..

Я молчал в ответ. А что оставалось? Жаловаться хозяину? Что я — пацан?! На полдороге сейчас всё равно ничего не бросишь: некому им доделать всё это будет, некому! Сиди теперь, выслушивай пиндюка!

— Слушай, — говорил мне Гриша на стадии договора, — шеф звонил по фирмам, там — за двадцать пять долларов берутся сделать. Пятьдесят — это дорого!

— Вот и пусть берутся! — радостно восклицал я, в глубине души прекрасно осознавая, что это «развод», — пусть они и делают за двадцать пять: я умываю руки.

Я стоял на своём.

— Ладно, — приехав в один день, вздохнул Гриша, — шеф говорит: «Тысяча двести пятьдесят — так тысяча двести пятьдесят!»

То есть, в рублях — по курсу, они цену обозначили.

Патриоты!

Был получен аванс, на который куплен дорогой станок для резки («Уважуха!» — качали головой Витя-с-Лёшей). Завезли несколько поддонов толстенного — в пять сантиметров! — камня, и я приступил. В мае месяце. В сентябре закончил — следующего года… По ходу, правда, и бордюр доделав, и «лужу» — каскад с прудом — зашабашив, и много чего ещё сотворив. И кризис, в придачу, на коленках ползая, встретил…

— Гриша! — в такой же вот заснеженный день, негодовал я, — сегодня вот, по курсу, я делаю метр, получается, за тридцать два доллара! А мы за сколько договаривались?

— Лёха!.. Лёх, ну, выше задницы не прыгнешь», — разводил руками Гриша.

А и не надо! Когда, на четвереньках загнувшись, швы между камнями затираю, она сама по себе выше! Она здесь вообще надо всем, ничего её здесь не минует! Все через неё! Всё — полная задница! Как, в общем-то, и в жизни вокруг — повсеместно.

А и не пошли бы вы все туда же!..

Полегчало, Гаврила? Иди тогда уже, припади на четыре кости — камень мости потихоньку…

«Кости — мости…»

Ваяй, Гаврила, с Богом, не ругайся!

На Гришу не греши, припав четыре на кости.

На суетное (типа, денег) зря не отвлекайся!

Ты — «палубу» — для вечности! — мости!..

Слава, конечно, за меня вступился! В заочных наших, далеко от Ушакова случавшихся, разговорах:

— Нет, ну я же помню — о долларах базар катался!.. Сделал ты, положим, метр — вот полтинник «зелёных» пусть на него и положат!

Камень же, словно услыхав, что шабашат его не проходным двором — под ноги, а в века продвинуть затеваются, стал ложиться покладисто и важно, цепляясь между тем друг с другом в разбитном, затейливом кураже.

Даже Олежка, пока мы с ним ещё разговаривали, сказал, кивая на какой-то фрагмент:

— А вот это уже — шедевр!

Любил он, вообще, это слово. А Костик сыпал теперь по любому поводу «академично»: вякнул, не подумав, я однажды при нём!

Через «палубу», кстати, мы с Костиком и подрались — к Олежкиной радости. Но то уж — другая история.

А палуба вышла на загляденье.

Матрос Гаврила был с водою дружен,

Он уровень по ватервейсу выводил!

И потому ни мало-мальской лужи

На ушаковской «палубе» не допустил.