Пожар Латинского проспекта

Вот тут уж я нагородил! Всё — лесом! Без Миши ушаковского не разобраться! Люба, конечно, нет — она и без того ещё не могла от предыдущего эпизода отойти. Но больше негодовал на себя я. Почему никак не мог того, с чем другие партнёры вполне справлялись, постигнуть? Такие же ведь у них ноги! Но, видимо, чего-то свыше мне было не дано…

Эх, был бы сейчас Артём — он бы увидел, всё понял, сообразил — как дальше-то со мной?..

В какой-то момент я вдруг решил просто выйти за двери. Чтоб не мучить своим неумением партнёршу, преподавательницу, присутствующих, а и самого себя — в том числе.

А чего, в самом деле, клоунадничать? Не могу я этого ещё делать! Тренировать мне эти шаги ещё надо. Всё — на скамейку запасных!..

* * *

Скамья была деревянной, с покатой спинкой и коваными ажурными ножками и подлокотниками — декоративная работа. Стояла она в закутке стеклянного коридора магазинов торгового центра. Здесь я и ждал Любу — проводить. Рыцарь верный —

самому противно. Но дождаться было надо — камушек ведь отдать.

В дальнем конце коридора наконец показались первые одногруппники. Парами и поодиночке спешили они мимо меня.

— А вы — тут ночевать останетесь? — с непонятной радостью вопрошала та самая их звезда — высокая, но недалёкая.

Ступай себе мимо!

На каком-то занятии, когда работали мы поодиночке, она вдруг придирчиво заметила за Любой: «Нет — надо не так!.. Вот как надо!» И изобразила там чего-то. А Люба ещё и повторила вслед, что-то переспросила по-школярски доверчиво. Обозначила, в общем, подчинение.

И партнёром ведь у звезды был — Андрюша!.. О чём ещё тут говорить?

Андрюша – Андрюшей, а в квикстепе-то он жалко не путался!

Люба вышла самой последней. С большим отрывом.

— Не ругайся, Люба, не ругайся!

— Даже и не думала.

Мы встали на эскалатор.

— Вот, — выудил я из глубины нагрудного кармана маленький сверкнувший камешек. — Просто меньше будешь золота надевать на занятия.

— Прикуси язык на моё золото! — поджав губы, жёстко обрубила она.

Ого!

— Нет, чтобы, когда я упала, утешить как-то, ободрить, так ты теперь про золото!..

Мы вышли из торгового центра в опустевшие уже вечерние улицы и в занявшуюся метель.

— Мы на этом доедем?

Я не успел ещё и кивнуть толком, как Люба уже увлекала меня к дверям отъезжающего троллейбуса.

Да — жить она спешила! Так, что мне за ней было вряд ли угнаться.

Задняя площадка была абсолютно пуста, и мы уселись в противоход движения троллейбуса.

— Ты не обижайся, — раздумчиво промолвила она, — я — такая вот! Может, и надо было бы где-то не сказать, а я говорю… Но разве было бы лучше, если бы я, внутри всё равно это где-то тая, молчала?

— Да нет, конечно, Люба!

— Я понимаю, — повернувшись в окно, Люба пристально вглядывалась в фиолетово вьюжную рябь, — тебе другая нужна… Лучше. И чище.

— О чём ты, Люба! — Я мог лишь отрицательно помотать головой: так много на задней площадке троллейбуса просто не скажешь!

— Давай выйдем здесь — поднимемся на Московский, к гостинице? Ты не против чуть пройтись?

— Люб, да с превеликим!.. С тобой я готов шуровать до польской границы!

— А жить будем чем? — Она наконец рассмеялась весело и искренне. — Концерты давать будем, да? Бальными танцами!

Метель, казалось, чуть поутихла, и белые снежинки кружили вальс в софитах уличных фонарей.

— Знаешь, — сказала вдруг Люба, — мне гадалка совсем недавно нагадала, что через четыре года я буду жить где-то далеко, на морском побережье у высоких гор.

— Ну, значит, и будешь!

Да, теперь хочешь — не хочешь, а ближе к Канарам выдвигаться срочно надо, раз такое дело!

И когда мы дошли до следующей остановки, и автобус, милостиво дав мне ещё несколько минут счастья пребывания рядом с ней, всё же подкатил, открывая двери: надо, мол, ехать…

— Всё знаешь, — привычно целуя Любу в краешек губ, сказал я.

— И даже больше! — убеждённо кивнула она.

* * *

— Ты, извини, Люба, что я по ходу дня тебе звоню. — Я вот чего: будешь ты далеко-далеко, у моря, жить! Обязательно!

— Да, мне бы только там оказаться! А дальше уж — камешек за камешком!..

Гаврила был гадалке благодарен:

Пускай в отсрочке минусов не счесть,

Но за высокими канарскими горами

Четыре года созиданья есть!

За четыре года — хоть это и не срок — подвигов я ещё натворю!

Это даже больше, чем на Ушакова!

Только, дурачина, кто же в лес со своими дровами ездит?

* * *

Февральское утро было зябко, уныло и серо. Все домашние разбежались — разошлись добывать хлеб насущный и сеять разумное, доброе, вечное. В квартире остался один бездельник, ничего в этот дом не приносящий, но день за днём — амёбе тоже нужно питаться — что-то да поедающий. Чего он выжидал? С моря погоды? Но шести тысяч рублей не хватало до этого самого моря добраться — смешные же деньги! Смешные… До слёз.