Пожар Латинского проспекта

На углах же затеялась разгорячённая сеча. Камень рубился с плеча, бесстрашно сходясь друг с другом и усеяв землю павшими осколками. Распалённая битва кипела всё сильнее, втягивая новые и новые силы: даже безликие на фасаде, прямоугольные пластины — обременительные обозы — двинулись в самое пекло, раскалываясь на острие углов пополам и замирая на этом трепещущем переднем крае.

Столб облачался в каменную кольчугу на глазах.

— Ты сам роешь себе яму! — Тлеющая сигарета готова была выпасть из ревностно подрагивающих губ Костика.

Хоть чаще всего нёс он ахинею, порой говорил и неглупые вещи.

Но сейчас я был слишком разгорячён, чтобы его слушать.

Жёлтая пыль, когда приходилось подрезать полоски, стояла столбом. Столб превращался в каменную гравюру славной битвы, неповторимую в изгибах и изломах, по которым взор мог скользить бесконечно. Бесконечность прочтения — это и есть жизнь! Разве не так? И это же есть вечность — верно?

— Вас уже на столбы бросили? — сделала большими свои бриллиантовые глаза

 приехавшая хозяйка, плохо скрывая в них радость.

Не «пужайтесь», Наталья Алексеевна, — пробный это столб: поглядеть — как получится.

— Удачи вам! Берегите себя!

Получалось здорово.

— Ты быстро так не работай! — заговорщицки шипел Альвидас. — А то нам таких денег за это не заплатят.

Каких там «таких»! Про деньги-то — уж какие-никакие — тут забыто уже. Иди давай, не отвлекай!

Всё великое просто: Гаврила подгонял угловые камни, стыкуя подрубленные края с зеркально противоположным углом: если один рубил «сикось», другой, само собой — «накось».

Обычная детская мозаика — «с камушков»!

Лиловые сумерки опускались на окрестности, дивясь на возникшего вдруг двухметрового каменного великана: «утром же ещё ничего не было!»

Дело было закончено в электрическом свете зажёгшихся фонарей.

Небо! Небо не оставило ремесленника и нынче, в какой-то момент превратив его (но до конца лишь сегодняшней работы) в творца. Как случается всегда и во всём, если отдаваться делу — любому, но лучше любимому — самозабвенно и без остатка. С этого волшебного момента Оно вело его рукой, безошибочно выбирая из груды камней именно тот, единственный, что должен лечь по месту и навсегда.

— Ну, ты монстр! — в искреннем восхищении качал головой Слава, приехавший за очередной парой-тройкой мешков клея и шпаклёвки для домашнего своего ремонта.

Да семечки это, дружище! Спасибо Небу — я-то при чём?!

«И пусть пройдёт немалый срок,

Мне не забыть,

Как здесь сомнения я смог

В себе убить.

В тот день шептала мне вода:

«Удач всегда!»

А день — какой был день тогда?

Ах, да — среда».

Среда!..

Я взялся за телефон.

Пусть нет у меня сейчас работы, и неприкаян сегодня я в этом мире, но ведь пролить хоть каплю радости в Её душу я сейчас вполне могу!

Детской мозаикой слов надо набрать что-то искреннее, чистое, светлое.

«Удачного, девочка, дня!»

В детстве мы все светлы и чисты.

…А на следующий день — тогда! — Гриша «обрадовал»:

— Лёха, столб этот надо будет подразобрать: будем по ним провода тянуть. Шеф с утра глянул и решил — столбы теперь с подсветкой делать: «Это надо видеть».

Разобрал, конечно, почти до основания: «Бабахнем заново — не вопрос!» Ведь именно в ту среду я поверил, что смогу свернуть здесь горы!..

Не бойся острых здесь углов —

За их уступы смело ты цепляйся.

Ведь камень за тебя стоять готов!

К своей вершине, камешек за камешком, взбирайся!

Телефон сладко звякнул принятым sms. Но почему-то рука дрогнула, когда подхватил его со спинки дивана: очень быстро откликнулась Она.

«Алексей, пожалуйста, не надо больше sms! Девочки, что ты придумал, НЕ СУЩЕСТВУЕТ! Спасибо».

…Эх, Гаврила! Лучше бы тебе там, на Ушакова, было оставаться Фомой…

* * *

Я набирал её снова и снова — она, конечно, не поднимала трубку. А я продолжал набирать. Из дома, на выходе из подъезда, по пути. Я же шёл по делу — клеить рукописные свои объявления на столбы в том самом садовом обществе на краю города,

мегаполисно переходящим, впрочем, и в другие, растянувшиеся щупальцами во все стороны на километры. С того места, в котором десять лет назад, после лютой дефолтной зимы, нашлись мне первые работы, выдавшие, по точному выражению одного из заказчиков, «путёвку в жизнь».

Славно тогда всё было — с толком! И учился я тогда, и Семён скоро должен был появиться, и совершенно ясно и неотвратимо виделся впереди светлый луч счастливой жизни… А печных заказов было — тьма!

Всё теперь было иное… Зато теперь у меня был танцпол. И я всё так же не терял надежды — последнее дело! — и упорно шёл по раскисающему грязно-снежному месиву: ну как найдётся среди сотен безжизненных серых домиков один, в котором срочно нужно печку поправить! И клеил на холодные столбы объявления, которые если не сегодняшним ветром оборвёт, то завтрашним дождём ли, снегом размоет на них буквы до неузнаваемости. И всё набирал её: авось да откликнется!..

С семнадцатого или восемнадцатого звонка она, наконец, взяла трубку.

— А то обзвонился уже!.. Алё-оу!..

Говорить в полном безлюдье дачного безбрежья никто не мешал…