Пожар Латинского проспекта

— Первично был мужским танцем — кавалеры танцевали друг против друга в желании залучить сердце женщины. Причина — демографический дисбаланс: мужчин прибывало

гораздо больше, чем женщин.

Где- где, а в Буэнос-Айресе-то Гаврила побывал — повезло дураку! Спасибо судьбе!.. Аргентина!.. Даже из детства — как они голландцев в финале 1978 обыграли: я ведь страстно за команду Кемпеса болел! За тысячи миль морских и километров сухопутных, за одиннадцать ещё лет детства и юности, в которых дальние дали разве что снились, но звали настойчиво… Всё тогда было в руках — только захотеть! И осуществить — через тысячу терний. «…Баба Тася чувствует себя нормально. Картошку нынче посадили в Бобровке. Алексей улетел в Буэнос-Айрес» — в такой точно последовательности родители старшему брату в письме и сообщили.

Наверное, это молодость, наверное, это первый рейс морской, но я не видел города красивей и девушек прекрасней, чем на улицах его… Кроме Любы — сейчас! — конечно… Может, именно тогда-то я латиной и заразился? И Люба — в ней что-то тоже такое есть — оттуда! А может, всё то было лишь предчувствием Её?

— Главное: чтобы понять природу любого танца, его надо протанцевать.

А было ли вообще всё это?.. Если было — как же я мог, в конце концов, на улице Ушакова оказаться?.. Впрочем, там, на Ушакова, я изобразил на спине тёплой (Альвидасом, кстати, дарованной) куртки композицию: ветряные мельницы в перспективе, надвигающиеся тесным клином. Краски были по батику, а синяя ткань куртки — чем не холст?! И красными, оттенёнными жёлтым, в цвета флага испанского, буквами — размашистую надпись: «!NO PASARAN!» Мельницы, в смысле. Художественно на самом деле получилось! Даже Гриша языком цокнул: «Лучше бы ты это время на камень потратил». И каким жалостливым был тот взор хозяйки, что поймал на своей спине я морозным зимним днём, обернувшись с только что обрезанным камнем от своего станка: от него испарялась ещё не остывшая, налитая в прямоугольную ванну час назад вода. !No pasaran, Наталья Алексеевна! Они не пройдут — мы победим этот камень, не сдадимся! Зима, мороз — всё нипочём! Главное, чтоб в подвале прачечной, куда вход мне разрешён безоговорочно, вода горячая есть: поменяем три раза на день! А там и до весны — очередной, будем надеяться, последней здесь — дотянем!

Мельницы — это не хозяева-заказчики! Это — договоры мои. Чистосердечные!

И я не сдался — я победил. Как и тогда — в том первом рейсе, в трюме! Когда поначалу пророчили мне досужие языки: «Куда лезет!.. Сломается — в два счёта!.. О-ох, будем по очереди за него в трюм лазить». Но я не сломался — внутри, а это в трюме важнее всяких мышц. Впрочем, жил во мне тогда хватало! И когда повалило в трюм уж строго под тридцать тонн мороженой рыбы за вахту, и опытный трюмный из другой бригады стал подменяться с кем-то другим через вахту, я лишь с деланным безразличием бросал своему рыбмастеру на подобные предложения: «Какие замены, мастер? Нормально всё — работаем!» А трюм уже стал родным — я поймал там кураж, я победил там всех и вся… И в конце рейса я, салага, был уже в морской у всего экипажа чести. И наградой мне был тот самый Буэнос-Айрес. И, думаю я теперь, был бы он так пронзительно прекрасен без трюмного этого преодоления?..

И одолел бы я Ушакова, не будь того рейса, не знай я трюма?..

Уж это — точно нет! Уверен!

— …Лёха! — Джон совал мне свой мобильный, — это по твоей теме!

— Алло!.. Да, — слышалось из трубки, — мне мангал нужен — из камня. Открытый.

Наконец-то — весна!

* * *

Оно хорошо, конечно, что вовремя так этот человек позвонил — мог я теперь с квартиры уйти, — но он мне сразу не понравился. Ни джипом своим чёрным, ни внешностью новорусской, ни тем, как глянул на меня, когда я на переднее сиденье быстренько усаживался.

— Сергей!

И имя — недружественное…

— Мне, в общем, нужен мангал из камня — круглый.

— Можно, — кивнул я, протягивая фотоальбомы своих работ, которые предупредительно таскал в сумке недели уже полторы — на тот самый случай.

В минуту их пролистав, хозяин джипа досадливо цокнул языком:

— Нет, это не то! Мне нужен открытый, понимаешь? Ладно — поедем, на месте разберёмся!

— Да знаю, знаю, — кивнул я, — открытый — со всех сторон: над ним зонт — дымосборник монтируется!

Ехать пришлось недалеко — в черте города, в самом начале одного из дачных обществ. Более того — через забор и замусоренный ручей от дачи, на которой выкладывал камино-печь двенадцать лет назад.

Там-то очень знатно получилось!

— Вот здесь, — вёл меня хозяин внутрь беседки, — мне и нужно вот из камня этого, — он кивнул на развалы булыжника во дворе, — сложить круглый такой мангал. Сможете — круглый-то? Открытый со всех сторон: чтобы тут чего-то жарилось, а я с дружбанами — тут стол поставим! — мог водку пить.

— Ясно, — подхватил я, — очаг! А над ним вешается такой зонт-дымоход железный.

— Да, мы на цепочках-растяжках повесим!

В беседку вошли двое парней в рабочей одежде. Сергей сунул им альбомы, и пока я осматривал да прикидывал, они втроём о чем-то пошушукались и друг другу покивали.