Пожирающая Серость

Ему было бы проще последовать примеру Мэй. Умолять о прощении. Но слова отказывались срываться с его языка. И дело было не только в Вайолет. Его мать никогда не просила прощения за Харпер. За угрозы Айзеку. За то, что отталкивала Джастина после его неудачного ритуала. И он не понимал, почему должен проявлять к ней уважение, которого она никогда не проявляла к нему.

– Я ни о чем не жалею.

Бледное лицо Августы исказилось в мерзкой улыбке.

– Я догадывалась, что ты это скажешь. Мэй, можешь идти. Пора нам с твоим братом серьезно поговорить.

Мэй юрко, как мышь, выбежала из кабинета. На подлокотнике стула Джастина был высечен миниатюрный символ основателей. Он зацарапал его ногтем, когда Августа заговорила:

– Значит, ты не считаешь, что должен просить у меня прощения.

Юноша покачал головой.

– Мне нужно перечислить все, что ты сделал неправильно?

– Ничего.

– О, Джастин, – вздохнула Августа. – Ты поставил этот город под невероятную угрозу ради девушки, которую знаешь меньше месяца. И солгал мне. Знаю, ты любишь строить из себя местного героя, но даже ты сам вряд ли считаешь свои действия оправданными.

– Я бы сделал это снова, – тихо ответил Джастин. – Чтобы уберечь ее от тебя.

Августа застонала и прижала пальцы к вискам.

– Я использую свои способности только по необходимости, и ты это знаешь. Это крайняя мера. Но городу будет безопаснее, если она потеряет силы. Особенно когда они напрямую связаны со Зверем.

В глубине души Джастин задумался, говорит ли она правду. Возможно, Харпер, Айзек и Вайолет действительно слишком опасны, чтобы жить в обществе. Возможно, будет лучше, если они проживут остаток жизни без своих способностей. Было бы легко пресмыкаться, как Мэй, пока все жители не забудут о случившемся, будто о страшном сне.

Но у них и без того осталось слишком мало потомков основателей. Город это заметил. И ополчился против них. Было бы куда логичнее развивать способности детей основателей, вместо того чтобы избавляться от них. Все, что Джастин видел перед собой, это ярость в глазах Харпер, когда та прижала меч к его горлу. Ярость, которую она не осознавала, потому что не знала, чего Августа ее лишила. Сил, которыми она не могла пользоваться.

Джастин так долго изнывал по всему, чего не мог получить. Но, по крайней мере, он знал, что терял. Харпер считала себя бессильной. Как и Вайолет. И он ничего не мог сделать, чтобы спасти их. Но Джастин знал, что сделали бы они, если бы сидели на его месте напротив Августы Готорн.

Они бы боролись.

И он должен был доказать, что хоть чему-то научился, прочувствовав их потери.

– Ты забрала память Харпер и Вайолет не потому, что они представляли опасность для города, – сказал юноша, поднимаясь на ноги. Их ярость передалась ему, заполняя провалы, оставшиеся после разрушительных слов Мэй. Это придало ему сил, и Джастин понял, что следует говорить. – Наш город отчаянно нуждается в сильных основателях. Они ставили твой авторитет под угрозу, а ты стерла им память. Айзек причинил больше ущерба, чем они обе вместе взятые, но ты не имеешь ничего против, потому что он прислушивается к тебе. Но Харпер и Вайолет ты контролировать не могла, и поэтому просто избавилась от них. А теперь пытаешься избавиться и от меня.

За очень долгое время Августе было нечего сказать, ее бледное лицо залилось легким румянцем, руки в перчатках замерли на висках. Они смотрели друг на друга – мать и сын, – пока Джастин медленно отходил от стола.

Следующие слова Августа произнесла тихим, исполненным ненависти шепотом:

– Быть основателем значит постоянно чем-то жертвовать. Если ты не можешь поставить безопасность других выше собственных эмоций, то нам повезло, что ты провалил свой ритуал. Ты непригоден для служения этому городу.

Джастин не произносил ни слова. Не моргал, не дышал. Просто нащупал дверную ручку, вышел в коридор и побежал прочь из дома. Он бежал дольше, чем когда-либо прежде, пока мир вокруг не стал более широким, размытым и странным, а тело не запылало от боли. И, остановившись спустя много часов, дней или лет, Джастин обнаружил себя перед дверью дома Айзека.

– Я не могу вернуться домой, – сказал, а затем прокричал он, стуча ладонью по треснутому, шелушащемуся дереву, словно это могло как-то помочь уменьшить боль от слов Августы. К тому моменту, как дверь приоткрылась, Джастин уже выбился из сил, дрожал и был готов упасть на колени.

– Я не могу вернуться домой, – повторил он, и губы Айзека расплылись так же, как в Закусочной, изобразив ту почти-грустную почти-улыбку, которую Джастин не мог понять.

– Так и не возвращайся, – хрипло ответил Айзек, открывая дверь шире, чтобы он мог завалиться внутрь.

Джастин привык, что обычно Айзек вился за ним следом, но сегодня пришел его черед плестись сзади, глядя на широкие плечи и темные кудряшки друга, пока тот вел его к дивану, где он наконец-то смог впасть в милосердный сон.

* * *