Она права. Конечно. Никто из нас не признавал – по крайней мере, вслух, – что наша дружба стала однобокой с тех пор, как умер Сайлас. Квартет превратился в трио, и мы еще не научились с ним управляться. Но слышать, как Амара произносит это вслух, очень больно.
– И что теперь? – пытаюсь я обратить все в шутку. – Ты с нами расстаешься?
«Так и есть», – понимаю я. О боже, Амара нас бросает. Она бросает
– Я делаю это только ради тебя. Не ради Тобиаса и уж точно не ради Сайласа. Сайлас мертв, – говорит она так небрежно, что я злюсь. – Его больше нет, и все это его не вернет.
– Я видела его, Амара. И ты тоже, так ведь?
– Нет.
Сквозь прозрачный брезент я едва различаю огни Ричмонда на горизонте. Снаружи дома стрекочут сверчки с ровным механическим жужжанием, приглушенным пластиком.
Мы договорились держаться вместе на случай, если кому-то из нас – то есть мне – станет плохо. Амара явно хочет за мной приглядывать, хоть до конца вечера мы почти не говорили. Мы слишком часто держали друг друга за волосы, помогали пережить самые жуткие приходы. Даже сейчас между нами есть молчаливая солидарность. По крайней мере, я надеюсь.
Мы лежим в спальных мешках лицом к потолку. Лампа освещает стены, которые стали доской для спиритических сеансов.
А я – планшет. Интересно, смогу ли я переходить от буквы к букве и сложить имя Сайласа?
Амара, наконец, отваживается спросить:
– Кто-нибудь знает хорошие истории с привидениями?
– А Сайлас считается? – уточняю я.
– Пока нет, – бормочет Тобиас.
Амара поворачивается на бок.
– Что ж, тогда это хреновая ночевка.
– А ты слышала «Хорошую смерть»? – спрашивает Тобиас, и я сразу понимаю, что нас ждет длинная лекция. – Еще во времена Гражданской войны…
– Я хотела сдохнуть от страха, Тоби, – говорит Амара, зарываясь лицом в спальный мешок, – а не от скуки.
Но его уже не остановить, и плевать, хотим мы слушать или нет.
– Раньше люди умирали дома. Вся семья собиралась вокруг кровати, пока человек медленно покидал бренную оболочку. Все могли попрощаться. А потом началась Гражданская война. Солдаты умирали за много миль от дома, от своих семей. «Хорошей смерти» не стало. Все эти души были… потеряны.
Тобиас поднимает руки, словно дирижирует оркестром.
– А потом появились Мегги и Кейт Фокс. Им было всего четырнадцать и одиннадцать, но они уже умели связываться с потусторонним миром.
– Хер… – стонет Амара в спальный мешок, – …ня.
Сестры Фокс – одна из любимых историй Сайласа. Тобиас даже звучит, как он, если честно. Я почти слышу голос Сайласа. Сестры Фокс сообщали родителям солдат, что те погибли доблестной смертью, и сам Господь забрал их с этого света своими руками. Если этого хватало Мэри Тодд Линкольн, то этого хватало и всей Америке.
В гостиной воцаряется тишина. Тобиас усыпил и себя, и Амару своим уроком истории. Надо бы выключить фонарь, приберечь пропан на завтра, но я его оставляю и прислушиваюсь к его шипению. Сквозь спальный мешок чувствуется фанерный пол.
Я выскальзываю из мешка и хватаю баллончик с краской. Найдя свободное место, помечаю угол.
Отступаю назад, чтобы полюбоваться своей работой, розовые буквы стекают на пол. Я здесь. В этом доме. В…
Свет от фонаря внезапно пульсирует и перемещается по стене, привлекая мое внимание. Он приземляется на сумку Тобиаса. Она лежит рядом с ним, расстегнутая, клапаны откинуты ровно настолько, чтобы видеть лежащие внутри книги.
И там есть тетрадь Сайласа. Я сразу узнаю эту черно-белую обложку.
– Тобиас? – я проверяю, не проснется ли, но он крепко спит.
Когда я тяну тетрадку Сайласа, из сумки выпадает пакетик. Внутри шесть гелевых капсул. Я приоткрываю один, и оттуда вырывается землистый аромат, похожий на газы в раздутом желудке трупа. Запах липнет к коже, просачивается внутрь.
Гриб, который он показал нам раньше, тоже лежит в пакете. Я подношу его к носу, вдыхая землистость.
И отправляю в рот.
Чувствуется вкус грязи. Суглинок. Язык пробегает по пластинкам шляпки. Меня тошнит, как только я начинаю жевать, но все же удается проглотить. Я выпиваю целую бутылку воды, чтобы гриб не вырвался наружу.
Я борюсь с тошнотой. Вода плещется в животе. Я знаю, что Призраку потребуется некоторое время, поэтому открываю тетрадку Сайласа.
Там пусто.
Каждая страница совершенно пустая. Никаких стихов, пометок или скрытых мыслей Сайласа. Ни единой записи карандашом. Тобиас все это время размахивал пустой тетрадью.
Зачем Тобиасу врать нам? Мне? Потому что он не смог бы убедить нас, если бы я не верила, что все это спланировал Сайлас? Потому что мне нужно было верить, что это все…
Пропановая лампа шипит, и все погружается в темноту. Тени в дальнем конце гостиной устремляются ко мне, поглощая целиком. Я нащупываю телефон – он где-то на полу. Я оставила его рядом со спальным мешком, который наверняка лежит от меня в каких-то паре десятков сантиметров. Вслепую шарю по деревянному полу.
Пальцы натыкаются на что-то мягкое, губчатое, похожее на…