Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

Все эти вопросы не имеют окончательных ответов, но, заключенные в конкретные метафорические рамки, в некоторой степени сохраняют представление о человеческом теле как механизме[53]. Мелзак, быть может, больше, чем какой-либо другой медик, изучавший боль в XX веке, мечтал вырваться из-под гнета этого образа. И хотя сегодня исследователи уже знают, что картезианская модель неверна (ноцицепция не есть боль, сила внешнего воздействия не определяет ее интенсивность, ощущение боли порождается мозгом, а не является результатом обработки входящей информации), удивительно, насколько устойчивой она оказалась. Ученые по-прежнему оперируют понятием «периферические болевые рецепторы», считают боль «сутью» повреждающего воздействия, а попытки избавиться от нее — автоматической реакцией. Они по-прежнему различают боль физическую, ноцицептивную и нейропатическую и рассматривают эмоциональные последствия механических проблем, подгоняя эмоциональное под критерии механического. В текстах то и дело возникают понятия сигналов, электрических соединений, механизмов и систем, все сводится к чему-то биологическому, автоматическому, автономному. Человек предстает моделью железной дороги[54]. Подобные исследования демонстрируют очень узкое представление о боли и, возможно, вовсе упускают из виду суть явления, отвлекаясь на описание того, как мозг получает и отправляет сенсорные сигналы или как с физиологической точки зрения устроен гомеостаз. Исключая из определения боли культурный контекст, наука ограничивает возможности ее изучения в настоящем и будущем. Вместо рассмотрения превратностей жизненного опыта в поисках причин «различного уровня болевой чувствительности у людей» ученые обращаются к генетике. Это не значит, что генетика не может помочь лучше понять боль. Но если мы стремимся знать больше о боли и ее лечении, нам необходимо отказаться от ограниченного механического представления четырехсотлетней давности и впустить в нейронауку о ноцицепции представления о контекстуальности тела, мозга, ощущений и эмоций. И критический взгляд на богатые древние концепции боли может существенно в этом помочь.

Сомнение в том, что боль локализована в поврежденной части тела, привело к возникновению параллельных теорий, которые рассматривают «местонахождение» болевого ощущения как комплекс биологических, психологических и социальных факторов. Такая концепция хоть и не обращается к прошлому, но заимствует концептуальную целостность взгляда, присущего древней науке. Примечательно, что сложное название этой теории пишется без пробелов — биопсихосоциальная модель боли. На практике же остаются барьеры. Модель была предложена в 1977 году американским психиатром Джорджем Энгелем (1913–1999) как потенциальная замена нерабочей биомедицинской модели болезни и недомогания и включала «социальные, психологические и поведенческие измерения заболевания». Например, она позволяла врачам выявлять случаи, когда скорбь является болезнью, и определять, почему она проявляется физическими симптомами[55]. Эта модель получила популярность в разных дисциплинах, включая исследования боли, но нередко упиралась в противоречивость нейробиологии и фантазию о механистичности боли. Но как минимум она позволила по-новому взглянуть на хроническую боль, включив «социальный» компонент в разговор о ее переживании, а не только о последствиях[56].