Сценарии боли мы усваиваем извне — благодаря учебе, воспитанию, научной среде и интересам, — и то, как они работают, зависит от авторитетности источника. Утверждая, что культура оказывает воздействие
на что-то, мы упускаем из виду агентов этого воздействия. Кто они — те, кто повелевает нами и определяет нашу жизнь? Кто или что интерпретирует формальное, эзотерическое, элитарное знание и превращает его в повседневные практики, которые пусть фрагментарно, но приобщают людей, которым больно, к этому высшему знанию? Если мы хотим познать все превратности переживания боли, необходимо воздать должное составителям и редакторам условий этого опыта. Я бегло продемонстрировал, что формальное знание о боли условно и всецело зависит от языка, веры и инерции культуры. В повседневной жизни оно превращается в ситуативное переживание. Связь между познанием боли — или претензией на знание — и непосредственным ее переживанием занимает центральное место в этой истории. Оно разрушает глубоко укоренившееся представление о том, что самочувствие человека, особенно когда ему больно, всегда естественно и универсально. Я полагаю, что ощущение боли — продукт производства, даже если в моменте кажется, что оно возникает естественным образом. Оно проявляется в соответствии со сценарием и всегда обусловлено ситуативными рамками. Чтобы понять историю и современную политику боли в процессе рождения соответствующего знания, необходимо подсветить процессы возникновения боли, которые так легко спрятать или сокрыть. Важно то, как человек представляет себе происходящее с ним, и неважно, оперирует ли он образами потоков энергии или гуморов, проводов или компьютерных процессов. Ощущение боли напрямую связано с общепринятым представлением о том, как она устроена.Глава 2. Опыт. Объективность против субъективности
Утверждение, что ощущение напрямую связано с общепринятым представлением о том, как явление устроено, вовсе не означает, что ощущение всегда (или хотя бы в некоторых случаях) соотносится
с заданными концептуальными рамками. Доступные категории боли не всегда помогают описать ощущение от нее. Это, в свою очередь, может порождать еще большее страдание, которое невозможно ни назвать, ни выразить. Что же происходит, если мы не можем «прочесть» «сценарий»? Прописана ли в нем возможность импровизации?{4} В этой главе речь пойдет о соотношении знаний о боли и медицинских практик ее измерения и оценки. Я остановлюсь на том, как устроены современные представления о болевой чувствительности, болевых порогах и боли как автоматической и автономной биологической функции, которая подчиняется собственной логике рефлексов, реакций и проявлений. Все это помогает понять ученых и их попытки представить боль как объективное явление, которое можно изучать и измерять безотносительно к человеку и его чувствам. Помимо очевидного — свидетельства пациентов совершенно не принимаются во внимание, претензия на объективность всегда была по своей природе политической. В основе утверждений о зависимости болевой чувствительности от биологических причин лежат расизм, мизогиния, а также классовая, возрастная и видовая дискриминация. Объективность — это пространство, в котором отсутствие чувствительности, сверхчувствительность, несущественное и, наоборот, достоверное категоризируются в соответствии с механическими и визуальными доказательствами. Механическое измерение боли использовалось для описания того, как она выглядит — на теле, лице или графике — и как ощущается. Таким образом, история этого измерения должна сосредоточиться на том, как измерительные инструменты использовались для применения сформулированных медициной сценариев, определявших, кто и что может испытывать боль и в какой степени.