Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

Один из таких «альгезиметров» создал криминальный психолог Чезаре Ломброзо (1835–1909). Он предположил, что существует такое понятие, как «преступный тип» человека, и взялся доказать это с помощью политической и методологической логики своего времени[63]. Используя прибор, разработанный немецким физиологом Эмилем дю Буа-Реймоном (1818–1896), который должен был определять чувствительность и болевой порог с помощью электрического разряда, Ломброзо смог доказать, что боль у преступников «гораздо менее острая, а иногда и вовсе отсутствует». Один из полюсов электрического прибора помещался на тыльную сторону руки испытуемого и перемещался к указательному пальцу. Для определения «общей чувствительности» силу тока повышали до тех пор, пока человек не ощущал ее, а затем наращивали до момента, когда он начинал чувствовать резкую боль. Однако такая оценка была связана с неопределенностью, существовавшей во второй половине XIX века в отношении наследственности, и проблема усугублялась тем, что ведущие ученые-эволюционисты высказывали сомнения именно по этому вопросу. Ломброзо знал, что склонность к преступлениям передается по наследству и что ее признаки имеют физическую природу; таким образом, его исследования подтверждали то, что он уже заранее предполагал. Вскрыв тело одного известного преступника, он пережил «откровение», обнаружив «отчетливую деформацию» черепа, строение которого напомнило ему о «низших животных». Это был признак, если не объяснение, склонности к преступлениям. Преступник «в силу атавизма приближается к первобытным дикарям», в числе его особенностей — «нечувствительность к боли» и множество нежелательных качеств, таких как «жажда зла» и желание убивать, «калечить труп, разрывать его плоть и пить его кровь». Альгезиметрическая проверка, к удовлетворению психолога, показала, что «преступник проявляет большую нечувствительность как к боли, так и к прикосновениям», а у некоторых злоумышленников наблюдается «полное отсутствие болевой чувствительности», что, по словам Ломброзо, «никогда не встречается у нормальных людей». Степень нечувствительности можно было соотнести с конкретными видами преступлений — например, убийцы были менее восприимчивы к боли, чем грабители[64].

Измерение боли не только приравнивает физическую чувствительность к конкретным видам преступности, но и в общих чертах описывает ее социальные последствия. Жестокость напрямую связана с «нравственной и физической бесчувственностью». Если человек «не способен чувствовать боль», то он, скорее всего, будет «равнодушен к страданиям других»[65]. Исследования Ломброзо позволили предположить, что способность к эмоциональному сопереживанию другим — то есть к сочувствию — может быть установлена на основании чувствительности кожи.

Предположения Ломброзо были необоснованными, а его исследования — бесполезными, но для нас важно не это. Он и ему подобные исходили из своих представлений об истине, и их действия имели ощутимые последствия. Предположение о возможности определять нравственные качества по черепу, особенностям строения головы, тела или кожи подкреплялось типологическим изучением фотографий преступников и широко разрекламированным методом, который рассматривал генеалогию через призму наследования приобретенных привычек и черт характера. Такие люди, как Ломброзо, вывели боль из сферы психики, что противоречило тенденциям психологических исследований, и поместили ее в телесную оболочку, где она поддавалась количественному измерению.

Не все были согласны с Ломброзо. Параллельно существовало множество других представлений о боли. Один из современников Ломброзо, Паоло Мантегацца (1831–1910), понимал, что боль — это «субъективный опыт, факт сознания», а значит, она обусловлена контекстом, ситуативна и изменчива[66]. Однако, согласно Долорес Мартин Моруно, попытки Мантегаццы свести боль к «физическим и химическим изменениям в нервных окончаниях или нервных клетках» были ошибочными, поскольку боль определялась «в соответствии с доминировавшими кодами, нормами и институтами» того времени[67]. Мантегацца опередил события. Такая точка зрения предвосхитила современные знания о боли, но не помешала ему обосновать свои наблюдения с позиций эссенциалистской физиологии: физические изменения считались не следствием боли, но ее свидетельством. Это также не останавливало его от сознательного причинения боли в лабораторных условиях — он изучал и измерял, нанося контролируемые ранения целому сонму подопытных животных.