Читаем Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта полностью

Несмотря на все вышесказанное, эпоха альгезиметра не завершилась. Американская медицина конца XX века и ее политика в отношении боли продолжили сосуществовать с расовыми и гендерными стереотипами в представлениях о боли, лишь укрепляя предрассудки о белых привилегированных мужчинах. В начале 70-х Кеннет Вудроу и другие продемонстрировали расхожесть утверждений о том, что «мужчины дольше терпят боль, чем женщины» или «белые терпят боль дольше, чем восточные люди, а черные располагаются посередине», однако на всякое подобное риторическое обращение к расовым и гендерным иерархиям находилось исследование или утверждение, которое его опровергало[75]. Даже сегодня встречаются попытки объяснить этнические и культурные различия в выражении боли генетическими причинами: делается это с целью продвинуть специфический способ лечения, ориентированный на отдельные этнические группы, — таким образом, внешние культурные различия предлагается считать биомедицинским стандартом[76]. На каждую попытку вскрыть расовую иерархию болевой чувствительности приходится аналогичная попытка продемонстрировать, что женщины более (или менее) чувствительны к боли, чем мужчины, или что они, во всяком случае, больше склонны жаловаться на нее[77]. Нередко можно заметить, что в «оценке» сливаются понятия восприятия и выражения или что при помощи измерительных устройств попросту невозможно отделить одно от другого. Например, в исследовании 2006 года утверждалось, что «как правило, женщины сообщают о более интенсивных болевых ощущениях, чем мужчины» из-за «ранней социализации», однако с оговоркой, что «также возможно, что женщины… сообщают о более сильных болях, потому что они действительно их испытывают», а далее следовало замечание о «важной роли половых гормонов в механизмах боли»[78]. Исследования, которые опираются на необоснованные и неграмотные представления о том, что такое гендер и этничность, лишь порождают потребность в новых исследованиях. Объединение оценки чувствительности и ощущения боли в большинстве подобных исследований играет ключевую роль, несмотря на давление со стороны различных дисциплин, требующих отделить ноцицепцию от боли[79]. Разумеется, возможность определить нечувствительность или пониженную чувствительность важна для диагностики, в особенности если проблема носит патологический или физиологический характер. И все же не следует поддаваться соблазну и связывать уровень чувствительности с интенсивностью боли или же утверждать, что все, кто страдает определенным заболеванием или симптомом, испытывают боль одинаково.

Гримаса

Одновременно с попытками создать механизм для оценки боли продолжались попытки анатомически обосновать утверждение о существовании некоего универсального выражения лица, которое позволило бы оценить боль всякого человека, да и всякого живого существа вообще[80]. Совсем недавно, в 2000 году, Эстер Коэн согласилась с «антропологами и неврологами» в том, что «некоторые спонтанные выражения боли и скорби универсальны и практически неотличимы друг от друга. Плач и сопутствующие ему гримасы — опущенные уголки рта, сведенные брови, слезы — присущи всем людям»[81]. Сегодня, пару десятков лет спустя, эти универсалии все еще ждут своих исследователей.

Вскоре после смерти Шарля Лебрена (1619–1690) был опубликован его труд об изображении страстей, «Трактат о выражении лица»{5}. Этот картезианский по сути текст оказался парадоксально схоластическим в части определения страстей. Страсть, по Лебрену, есть движение чувствительной души[82]. Тело стремится к тому, что душа считает добром, и избегает того, что душа воспринимает как зло. То, что порождает страсти в душе, заставляет тело действовать. Отсюда оставался лишь шаг до вопроса, как именно выглядят эти действия тела. Познать их значило познать саму душу. Вслед за Декартом Лебрен помещает душу в мозг, а не в сердце и настаивает на том, что все чувства в сердце суть лишь отголосок впечатления, воспринятого мозгом. Опираясь на эти рассуждения, Лебрен описал словесные и изобразительные выражения страстей, в том числе и различных видов боли[83].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука