Читаем Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта полностью

Белл отказывается от масок боли Лебрена, хотя самого ученого по имени не называет. Он описывает болезненные гримасы в соответствии со своей философией, клиническим опытом и анатомическими исследованиями, и его описания — полная противоположность тому, что пишет Лебрен. «При боли и тревоге общее очертание лица напоминает печальное, но вместо вялости мышц… мы наблюдаем сильную мышечную напряженность и активность» (илл. 5 и 6). Сначала он изображает мужчину «больного и в некоторой степени подавленного продолжительным страданием». Он обращает внимание на «суженные ноздри», отмечая, что при крайней степени мучения они становятся «узкими и сжатыми», а «под воздействием внезапного приступа ноздри раздуваются, зубы скрипят, губы разъезжаются широко, брови лезут вверх, глаза сверкают, словно в припадке ярости, а все черты раздуваются»[88]. В каждом случае рот, ноздри и брови приобретают особые очертания. Продолжительное страдание больного в представлении Белла похоже на высшую степень телесной боли по Лебрену, но белловская «предельно возможная боль» имеет иные особенности: «конвульсивные движения щек и губ и горла… жестокое напряжение всего лица». Белл описывает жертву огнестрельного ранения в предплечье: лицо его «налито кровью, вены на лбу и на висках ярко очерчены, зубы крепко сжаты, а губы оттянуты так, что видны зубы и десны. Брови сведены вместе, ноздри до крайности раздуты, и в то же время нос задран наверх». Он изображает лицо «человека, получившего смертельный удар, но охваченного звериной яростью», в нем смешиваются отчаяние, бешенство и боль, мышцы в высшей степени напряжены. «Мышцы, смыкающие челюсть, сильнее размыкающих. Таким образом, челюсти сильно сжаты»[89]. Если и пытаться сравнивать это описание, то на ум приходит лебреновское «Крайнее отчаяние», но найти сходство непросто.


Илл. 5. Чарльз Белл. Боль человека хворого и в некоторой степени подавленного продолжительным страданием. 1806. Коллекция Велкома


Илл. 6. Чарльз Белл. Предельно возможная боль. 1806. Коллекция Велкома


В более поздние издания Белл включил изображение «истинного опистотонуса» (судороги). Эта поза станет характерной иллюстрацией истерии в работе парижанина Жана Мартена Шарко (1825–1893) (илл. 7, см. также главу 3 и илл. 16). Здесь мы видим, как напряжение мышц и оцепенение лица распространяются на тело целиком. Целью этого ученого тоже была критика предшественников и выработка нового знания. Белл критиковал мастеров эпохи Возрождения за то, как они изображали одержимых дьяволом, и на примере судорог демонстрировал, какие позы тело могло принимать в действительности. Косвенно это также можно считать критикой не только в адрес художников, которые изображали боль по-своему, но и в отношении представителей культур прошлого, которые доверились этим изображениям[90]. Анатомический аргумент непоколебим в силу своего позитивистского характера. Узнав о строении человеческого тела и его двигательных способностях, человек более не сможет всерьез воспринимать изображения боли, которые не соответствуют этой универсальной системе. И все же здесь Белл столкнулся с той же проблемой, что и Лебрен: какое движение можно отобразить в живописи? Он однозначно утверждал, что лицо, изменяющееся противоестественно, выглядит «вычурно и нелепо» и что его выражения следует «систематизировать», чтобы верно считывать их значение, однако статус подвижного лица по-прежнему оставался под вопросом. Даже несмотря на то, что Белл положил в основу своих доводов божественный замысел, его аргументы в несколько измененном виде до сих пор актуальны для физиологии и психологии. Идею Бога, разумеется, по пути отбросили. Объяснение того, почему конкретные мышцы работают так, а не иначе, изменилось до неузнаваемости. Но и по сей день живо убеждение, что лицо может принимать только определенные выражения, которые свидетельствуют об известных эмоциональных и физических ощущениях.


Илл. 7. Чарльз Белл. Истинный опистотонус (True Opisthotonos, 1824). Коллекция Велкома


Илл. 8. Гийом Бенжамен Арман Дюшенн де Булонь. Боль и отчаяние. 1854–1856. Коллекция Велкома


Перейти на страницу:

Похожие книги

Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука