Читаем Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта полностью

Например, телесная боль выражается сведенными бровями и опущенными уголками рта. Если человек опечален острой болью в теле, то, пишет художник, все движения лица становятся резкими, брови поднимаются и сводятся вместе, скрывая глаза, ноздри раздуваются, отчего на щеках появляются складки, а открытый рот приобретает форму, близкую к четырехугольной (илл. 1–4). Все части лица так или иначе участвуют в выражении боли в зависимости от ее интенсивности[84]. Боль ранжируется от максимальной телесной до резкой (или острой — двойственное выражение douleur egüe толковать сложно), затем, после выражения острого телесного и душевного страдания, следует движение боли. Лебрену было сложно ухватить «движение», и с этой проблемой до сих пор пытается справиться физиогномика[85]. Как статичное изображение может отразить сущность явления, которое переживается в динамике? Что отражает лебреновское движение боли? Промежуточное состояние? Позднее с проблемой лица в движении столкнутся фотографы, причем для них она окажется еще более сложной. Лицо в движении не имеет четких очертаний, и распознать в нем какое-либо выражение невозможно. Таким образом, зарождение идеи об универсальной гримасе боли происходило на фоне неподтвержденного убеждения о наступлении момента, в течение которого выражение лица застывает. В ранних изданиях Лебрена содержатся упрощенные иллюстрации, незамысловатые штриховые рисунки, однако позднее появляются более сложные портреты страстей. В Германии трактат Лебрена был издан с гравюрами Мартина Энгельбрехта, благодаря чему текст становился все популярнее, но вместе с тем значение некоторых описаний утратило ясность[86]. Лебреновская «острая боль» в 1732 году стараниями Энгельбрехта превратилась в «обычную телесную боль», она же сохранилась и в более позднем англоязычном издании с гравюрами, выпущенном примерно в 1760 году. Так, несмотря на самые лучшие побуждения Лебрена, отображение душевных движений на лице получило множество разных описаний вместо одного. Теперь у универсальной гримасы боли оказалось много имен.


Илл. 1. Шарль Лебрен. Высшая степень телесной боли (Extrême Douleur corporelle, 1702). Метрополитен-музей


Илл. 2. Шарль Лебрен. Острая боль (Douleur Egüe, 1702). Рейксмузеум


Илл. 3. Шарль Лебрен. Острая боль телесная и душевная (Douleur aigue de corps et d’Ésprit, 1702). Метрополитен-музей


Илл. 4. Шарль Лебрен. Движение боли (Mouvement de douleur, 1702). Метрополитен-музей


Тем не менее «лица страстей» Лебрена стали ориентиром для художников и приобрели статус канонических. Несмотря на путаные описания и очевидное расхождение множества рисунков с действительностью, считалось, что трактат описывает истинные выражения лица и движений души. Современному зрителю эти разрозненные изображения оторванных от контекста эмоций покажутся надуманными. Важно, однако, понимать, что в XVIII веке большинство людей воспринимали эти изображения иначе. Для них лебреновские лица действительно выражали боль.

Шотландский хирург, анатом и к тому же художник Чарльз Белл (1774–1842) был не согласен с подходом предшественника. По его мнению, и философия Лебрена была ошибочна, и его анатомические рисунки оставляли желать лучшего. Белл утверждал, что на протяжении всей истории искусства лица изображались неверно — портретисты искажали истинное поведение лицевых мышц. Их подвижность и возможности на самом деле ограниченны. Изображение лица страдающего человека имеет цель — сообщить о том, что ему больно, и повод для этого сакрален. Для Белла исследования анатомии были глубоким погружением в теорию разумного начала, согласно которой человек есть дар — создание — Божье. Мышцы человеческого лица (Беллу не было дела до душ животных, и он не рассматривал возможность осмысленной передачи эмоций у зверей) задуманы как «органы» универсального «естественного языка». Язык этот «порождает нечто вроде свидетельства о врожденной доброжелательности и не зависит от опыта или каких-либо обычаев»[87]. В этом утверждении была заложена политика человеческой исключительности. Этот научный подход к выражению эмоций, разработанный на основе учений Лебрена и Декарта, впоследствии окажется крайне влиятельным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука