Например, телесная боль выражается сведенными бровями и опущенными уголками рта. Если человек опечален острой болью в теле, то, пишет художник, все движения лица становятся резкими, брови поднимаются и сводятся вместе, скрывая глаза, ноздри раздуваются, отчего на щеках появляются складки, а открытый рот приобретает форму, близкую к четырехугольной (илл. 1–4). Все части лица так или иначе участвуют в выражении боли в зависимости от ее интенсивности[84]
. Боль ранжируется от максимальной телесной до резкой (или острой — двойственное выражение douleur egüe толковать сложно), затем, после выражения острого телесного и душевного страдания, следует движение боли. Лебрену было сложно ухватить «движение», и с этой проблемой до сих пор пытается справиться физиогномика[85]. Как статичное изображение может отразить сущность явления, которое переживается в динамике? Что отражает лебреновское движение боли? Промежуточное состояние? Позднее с проблемой лица в движении столкнутся фотографы, причем для них она окажется еще более сложной. Лицо в движении не имеет четких очертаний, и распознать в нем какое-либо выражение невозможно. Таким образом, зарождение идеи об универсальной гримасе боли происходило на фоне неподтвержденного убеждения о наступлении момента, в течение которого выражение лица застывает. В ранних изданиях Лебрена содержатся упрощенные иллюстрации, незамысловатые штриховые рисунки, однако позднее появляются более сложные портреты страстей. В Германии трактат Лебрена был издан с гравюрами Мартина Энгельбрехта, благодаря чему текст становился все популярнее, но вместе с тем значение некоторых описаний утратило ясность[86]. Лебреновская «острая боль» в 1732 году стараниями Энгельбрехта превратилась в «обычную телесную боль», она же сохранилась и в более позднем англоязычном издании с гравюрами, выпущенном примерно в 1760 году. Так, несмотря на самые лучшие побуждения Лебрена, отображение душевных движений на лице получило множество разных описаний вместо одного. Теперь у универсальной гримасы боли оказалось много имен.
Илл. 1. Шарль Лебрен. Высшая степень телесной боли (Extrême Douleur corporelle, 1702). Метрополитен-музей
Илл. 2. Шарль Лебрен. Острая боль (Douleur Egüe, 1702). Рейксмузеум
Илл. 3. Шарль Лебрен. Острая боль телесная и душевная (Douleur aigue de corps et d’Ésprit, 1702). Метрополитен-музей
Илл. 4. Шарль Лебрен. Движение боли (Mouvement de douleur, 1702). Метрополитен-музей
Тем не менее «лица страстей» Лебрена стали ориентиром для художников и приобрели статус канонических. Несмотря на путаные описания и очевидное расхождение множества рисунков с действительностью, считалось, что трактат описывает истинные выражения лица и движений души. Современному зрителю эти разрозненные изображения оторванных от контекста эмоций покажутся надуманными. Важно, однако, понимать, что в XVIII веке большинство людей воспринимали эти изображения иначе. Для них лебреновские лица действительно
выражали боль.Шотландский хирург, анатом и к тому же художник Чарльз Белл (1774–1842) был не согласен с подходом предшественника. По его мнению, и философия Лебрена была ошибочна, и его анатомические рисунки оставляли желать лучшего. Белл утверждал, что на протяжении всей истории искусства лица изображались неверно — портретисты искажали истинное поведение лицевых мышц. Их подвижность и возможности на самом деле ограниченны. Изображение лица страдающего человека имеет цель — сообщить о том, что ему больно, и повод для этого сакрален. Для Белла исследования анатомии были глубоким погружением в теорию разумного начала, согласно которой человек есть дар — создание
— Божье. Мышцы человеческого лица (Беллу не было дела до душ животных, и он не рассматривал возможность осмысленной передачи эмоций у зверей) задуманы как «органы» универсального «естественного языка». Язык этот «порождает нечто вроде свидетельства о врожденной доброжелательности и не зависит от опыта или каких-либо обычаев»[87]. В этом утверждении была заложена политика человеческой исключительности. Этот научный подход к выражению эмоций, разработанный на основе учений Лебрена и Декарта, впоследствии окажется крайне влиятельным.