Познавая прекрасное (ЛП)

Продолжая молчать, они улеглись в постель и без слов обнялись, крепко прижимаясь друг к другу. Спустя какое-то время Люциус, повернувшись на другой бок, чуть отодвинулся, и она, думая, что ему хочется побыть одному, решила тоже отодвинуться. Но лишь только Гермиона отстранилась, с губ Малфоя слетел глубокий болезненный стон, и она тут же вернулась на место, крепко прижимаясь к его спине, обнимая, позволяя ощутить всю ту теплоту и поддержку, которую так хотелось подарить ему сейчас. Будто почувствовав это, Люциус дотронулся до ее руки у себя на груди и переплел хрупкие женские пальчики со своими.

В конце концов она не выдержала и задала вопрос, который должна была задать и ответа на который ожидала с ужасом:

— И… что теперь будет?

— Они придут за мной. Думаю, уже на рассвете.

— И сразу отправят… туда?

— Нет. Сначала проведут слушание в Визенгамоте, скорее всего в понедельник. Вряд ли из-за меня кто-то прервет уик-энд.

— Но… тогда можно сказать, что еще ничего не решено окончательно?

— Скорее, нельзя… У них есть все доказательства, в расследовании они не нуждаются. Думаю, аврорам уже известно, что вчера в одиннадцать часов вечера из моей палочки был выпущен Круциатус.

Тишина снова повисла в темноте спальни, и по лицу Гермионы снова потекли слезы.

«Не могу потерять его… Особенно теперь, когда мы стали так близки. Не могу!»

— Я не позволю им осудить тебя, Люциус! Слышишь? Я буду бороться за тебя!

— Боюсь, что ничего нельзя сделать… Без вариантов, — на удивление спокойно отозвался Малфой, и это еще больше взволновало Гермиону — эдакая вселенская пустота, пугающая до дрожи, звучала сейчас в его голосе.

Сплетенные телами, они так и продолжали лежать в гнетущем молчании, ни на минуту не смыкая глаз. Лишь иногда Люциус невольно содрогался, пытаясь вдохнуть глубже, и воздух с хрипом врывался в легкие, будто что-то мешало ему сделать это. Тогда Гермиона прижималась еще крепче, так крепко, словно пыталась поглотить его страдания, забрав их себе.

Под утро же он глухо застонал. Застонал так, что сердце ее защемило от этого отчаянного звука. Поднявшись на локте, Гермиона склонилась над ним, поглаживая лицо и волосы, и успокаивая, как могла. Люциус уставился на нее невидящими глазами, на дне которых таились сейчас лишь отчаяние и ужас. Она едва не задохнулась, кожей ощущая агонию, охватившую его. Не отводя глаз, Люциус мучительно выдохнул:

— Не хочу… как же не хочу возвращаться туда…

Крепко прижавшись, Гермиона снова залилась слезами. Так они и прободрствовали, продолжая отчаянно обниматься, будто цепляясь друг за друга, до самого рассвета — не разговаривали и даже не шевелились.

И когда неясный утренний свет начал вползать сквозь портьеры в темную комнату, Гермиона почувствовала, как сердце начинает биться все медленней и медленней, словно собираясь остановиться насовсем.

А уже скоро внизу раздался громкий стук во входную дверь.

Невольный вскрик сорвался с губ Гермионы в тишину предрассветно сереющей спальни, и Малфой, успокаивающе погладив ее по волосам, прошептал:

— Тшш… Тихо, милая. Успокойся.

В этот же миг к ним осторожно постучали, и на пороге появилась испуганная Тибби.

— Хозяин, там…

— Все в порядке, Тибби. Скажи им, что я спущусь через несколько минут.

Он поднялся с кровати и принялся одеваться: аккуратно, элегантно, даже с какой-то нарочитой тщательностью. Вскочившая одновременно с ним Гермиона не отходила ни на шаг, все время оставаясь рядом. Касаясь его, поглаживая, суетливо помогая застегнуть пуговицы на манжетах рукавов. Будто не в силах оторваться от него ни на секунду. Они так и не произнесли ни единого слова, но зато скоро снизу раздался чей-то громкий и суровый голос:

— Малфой! Мы ждем!

Люциус повернулся к Гермионе.

— Я должен спуститься. Оставайся здесь и сиди тихо. Им не нужно знать, что ты в мэноре: это может осложнить тебе жизнь.

Он наклонился, ловя взгляд Гермионы, и поцеловал ее. Глубоко. Жадно. Словно делал это в последний раз и пытался запомнить навсегда. И она задохнулась от бушующих внутри эмоций, не в силах их вынести.

Наконец Люциус отстранился, и лицо его вновь стало совершенно нечитаемым. Гермиона вцепилась в его руку, не давая уйти.

— Я буду бороться за тебя, Люциус. И не позволю им засадить тебя в Азкабан. Слышишь? Я не позволю этому случиться! Я люблю тебя. Люблю… — по ее лицу опять потекли слезы.

Во взгляде Малфоя мелькнула вдруг такая нежность, что Гермионе стало еще больнее. Он мягко обхватил ладонями ее щеки и впился взглядом в глаза:

— Я тоже л…

— Малфой! Мы поднимаемся наверх!

И, не договорив, Люциус резко отстранился.

— Мне нужно идти, — не глядя на нее больше, он подхватил со столика свою палочку и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Гермиона смутно услышала обмен короткими сухими фразами, топот шагов, стук закрывшейся входной двери и наконец… ничего. В доме воцарилась звенящая тишина.