Познавая прекрасное (ЛП)

Гермиона прошла всего несколько ярдов, когда оказалась схваченной крепкими мужскими руками. Малфой развернул ее, с силой прижал к себе и начал покрывать лицо, волосы и шею лихорадочными поцелуями.

— Прости меня… Прости… Я постоянно вываливаю на тебя свои слабости. Даже те, которыми не делился ни с кем… Никогда.

Задохнувшись от изумления, Гермиона попыталась встретиться с ним глазами, желая успокоить, сказать, что она не огорчена этим ни капли. Но Люциус продолжал крепко обнимать ее, сцеловывая с лица невесть откуда взявшиеся слезы.

Все еще не размыкая объятий, они медленно опустились на густую траву, и аромат луговой зелени тут же заполнил легкие, усиливая и без того обостренные в эти минуты чувства. Казалось, целый мир вокруг замер, оставив только их одних на этой теплой и душистой летней земле. Понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы он вошел в нее, жаркую и влажную. И чтобы оба тут же застонали от удовлетворения и радости, даруемой слиянием. Они двигались навстречу друг другу и наслаждались каждым движением, каждым толчком, каждым поцелуем. И когда, уже совсем скоро, задрожали на пике чувственного восторга, то обоим казалось в этот миг, что все вокруг (яркий солнечный свет, зелень травы, запах летней земли) во сто крат увеличивает их взаимное блаженство, превращая его почти в экстаз.

Потом они долго лежали в траве, нежно и успокаивающе поглаживая друг друга, и тихонько разговаривали на ничего не значащие темы. Оба так и пролежали бы до самого вечера, если бы не огромная дождевая туча, появившаяся вдруг и будто ниоткуда. Почувствовав первые капли, Люциус с Гермионой поднялись и быстро направились в сторону дома. Однако, теплый и безобидный летний дождик, на глазах превратившийся в самый настоящий ливень, заставил их не просто прибавить шаг, а побежать, смеясь и дурачась по дороге, словно дети. Добравшись до входных дверей мэнора, оба уже оказались промокшими насквозь.

Они быстро забежали в холл и дождевые капли с их одежды тут же усеяли старинный дубовый пол многочисленными лужицами. Увидев которые, Гермиона запрокинула голову и звонко расхохоталась, будто сбрасывая с себя остатки утренней напряженности. Глаза Малфоя сверкнули, он снова привлек ее к себе, а затем нагнулся и, привычно подхватив на руки, быстро понес вверх по лестнице в спальню. Пинком открыл дверь и достаточно бесцеремонно бросил Гермиону на кровать. На этот раз его страсть, его властность и его жгучая, даже какая-то мрачная, жажда близости была бесспорна и почти осязаема. Наклонившись, Люциус отчаянно рванул на ней одежду, сразу же стаскивая обрывки с тела и бросая на пол. Отвечая, Гермиона тоже потянулась к нему, принимаясь раздевать и самого Малфоя. Не прошло и минуты, как их обнаженные тела, влажные от проливного дождя и разгоряченные от бега, уже сплелись на кровати в ненасытных объятиях.

Чувствуя, как тело начинает пылать, Гермиона лишь корчилась и бессвязно лепетала что-то. А в следующий миг ощутила, как, скользнув по ее еще мокрой коже, Люциус спустился вниз и сразу нашел ртом клитор, жадно впиваясь в него. Не ожидавшая этой внезапной и откровенной ласки Гермиона задрожала и выгнулась на кровати, отчаянно царапая пальцами простынь. Сейчас Малфой был безжалостен: не отрываясь, он лизал и с силой всасывал в себя ее набухшую плоть, рукой дотянувшись до соска и принявшись жестко потирать, а иногда и пощипывать его. Удивленная поначалу этой агрессией, уже скоро Гермиона ощутила, как внутренности скручивает от вожделения тугой пружиной, а отчаянная боль внизу живота заставляет желать лишь одного — немедленной разрядки.

Почувствовав вдруг, как Люциус (внезапно и болезненно) ввел в ее анус сразу два пальца, она закричала от боли и выгнулась им навстречу еще сильнее, до ломоты в позвоночнике. Но вот, что странно: жгучая боль от его грубого и бесцеремонного вторжения лишь увеличила желание, заставляя почти сходить с ума в ожидании оргазма. Будто зная это, Малфой с силой всосал клитор, даже чуть прикусывая его, и крепко сжал пальцы на соске. И огромная волна сильнейшего, почти болезненного наслаждения накрыла Гермиону с головой, заставляя дернуться и закричать:

— О, Боже… Люциус! — ее вопль, словно ножом, разрезал сгустившийся вокруг них воздух спальни.

Не дав ей ни секунды на передышку, он сразу же поднялся. С трудом открыв глаза, Гермиона увидела у своего лица огромный, налитый кровью член и услышала голос, больше похожий сейчас на шипение змеи.

— Возьми его, ведьма… возьми его в рот. Сейчас же!

И она послушно потянулась к головке. Одним движением Малфой окунулся в горячую глубину, доставая до самого горла и заставляя Гермиону задохнуться, и гортанный стон триумфа слетел с его губ. Потом отстранился, давая ей вздохнуть, и погрузился снова: еще глубже, чем прежде. Услышав, как он что-то еле слышно и почти бессвязно бормочет, Гермиона подняла глаза.

— Ну же, девочка, сделай это снова… Очисти меня… Отторгни меня от всего, что было раньше… До тебя, — в конце Люциус уже почти умолял ее.