Познавая прекрасное (ЛП)

— Хм… так значит, мисс Грейнджер, начиная программу, вы собирались разложить меня по полочкам, словно подопытного кролика?

Снова коротко хохотнув ему в грудь, Гермиона подняла голову.

— Собиралась. Но позже, мистер Малфой, я пришла к выводу, что раскладывать человека по полочкам — это такое же скучное занятие, как и банальный трах.

Люциус ухмыльнулся и протянул с характерными интонациями:

— Ну-у… дорогая, я бы не назвал наши с тобой трахи скучным и банальным занятием.

Гермиона звонко шлепнула его по животу, и он притворно ойкнул и засмеялся. А потом взял ее руку и поцеловал маленькую ладошку.

Они долго лежали в тишине, ласково поглаживая друг друга кончиками пальцев, когда Гермиона вдруг нарушила молчание.

— Я хочу, чтобы ты распечатал ту гостиную, Люциус. И взял меня туда с собой…

========== Глава 37. Доверие ==========

Слова ее просьбы повисли в тяжелом воздухе, сгустившемся сейчас вокруг них. Люциус ничего не ответил, и Гермиона замерла в ожидании. Прошла целая вечность, когда Малфой тяжко и глубоко вздохнул и медленно, будто неуверенно, проговорил:

— Не проси меня об этом.

Даже ощущая, насколько болезненна для Люциуса эта тема, Гермиона не смогла не почувствовать некоего ироничного разочарования от такого ответа. Раздраженная отказом, она мысленно возмутилась и приготовилась противостоять ему, настаивая на своей просьбе. Даже понимая, что настойчивость может лишь усугубить возникшее вдруг между ними напряжение, удержаться Гермиона не смогла. Она перевернулась на спину, слегка отодвинулась и несколько категорично заявила:

— Я готова зайти в ту комнату.

Малфой снова долго молчал, но в конце концов ответил. Ответил просто, коротко и твердо:

— А я нет.

Охваченная плохо контролируемой яростью, Гермиона приподнялась на локтях. Она ничего не могла поделать с собой — ведь тот вечер касался ее больше, чем кого бы то ни было!

— Ты, кажется, забываешь, что именно меня мучили тогда в твоей гостиной, Люциус. Именно я билась в агонии на твоем дорогом ковре от Круциатуса этой… садистки. Я, а не ты! И если я решила, что могу зайти в эту чертову комнату, то, значит, чувствую себя готовой к этому. И никто! Слышишь? Никто не смеет запретить мне сделать это!

Она ощущала, как от горькой обиды и злости кровь просто бурлит в жилах.

Люциус отвернулся, будто не в силах взглянуть на нее, и ничего не ответил. Молчание привело Гермиону в еще большее бешенство. И хотя в какой-то степени она и понимала, что ведет себя сейчас, словно капризная школьница, все же не смогла удержаться и картинно откинулась на кровать, отворачиваясь от него.

В спальне снова повисла тягостная тишина.

— Неужели ты не понимаешь, что значит эта комната и для меня тоже? А теперь — тем более. Особенно… теперь… Когда в моей жизни появилась ты.

Гермиона прекрасно понимала, о чем он, но собственное (причем, достаточно эгоистичное) желание успокоить свою исковерканную измученную душу, не позволяло ей услышать Люциуса по-настоящему.

— Не понимаю, почему это так беспокоит тебя, — вызывающе начала она и сморщилась, услышав недовольный вздох. — Насколько я помню, ты был довольно невозмутим в то время, как она мучила меня. Я бы даже сказала — отстранен.

В голосе Гермионы сквозил холод и намеренный антагонизм. Она сознательно вела себя так, понимая, что реакция Люциуса будет страшна. И оказалась права: приподнявшись, он с силой схватил ее за руки и навис, словно скала. Гермиона почувствовала, как задыхается от гнева и… от чего-то еще. А в глазах Малфоя горела мрачная горькая ярость.

— Значит, отстранен? — желчно выплюнул он.

Не отводя взгляда, Гермиона лишь тяжело и прерывисто дышала, зная, что рано или поздно их обоюдный гнев, их взаимная сиюминутная агрессия переродятся в знакомое чувственное волнение. Она просто не могла не ответить на вызов, брошенный Малфоем.

— Да, Люциус… Отстранен! — отозвалась злобно, желая намеренно причинить ему боль.

Не сделав ни единого движения, тот замер, все еще крепко сжимая ее запястья. Удивленная, что он ничего не отвечает на ее злобный выпад, Гермиона, которую словно черти надирали, продолжила, сама не осознавая, что говорит:

— А может быть… Может быть, ты чувствовал что-то другое… когда я снова и снова билась в агонии у тебя на глазах? Может, вас это лишь… возбуждало, мистер Малфой?

Этого оказалось чересчур.

Одним мощным рывком Люциус поднялся, потянув ее за собой, бросил почти на самый край кровати и выпрямился на коленях.

Только теперь гнев во взгляде Гермионы чуть смешался со страхом. Нет, он не сделал ей больно, более того, она прекрасно знала, что Люциус не сможет и не захочет причинить ей боль по-настоящему. Но то, что он ужасно зол, сомнений не вызывало. И особо не пугало. Скорее даже Гермиона ощутила некую смесь возмущения и вожделения одновременно, заставившую почувствовать себя чуть ли не извращенкой.