Познавая прекрасное (ЛП)

И Малфой вдруг понял, что эта мольба, столь откровенная в своей вульгарной пошлости и столь искренняя в своей почти животной примитивности, опьяняет его сильнее, чем самое крепкое огневиски. Не в силах больше сдерживаться, он на мгновение выскользнул, а затем начал двигаться именно так, как она хотела. Как умоляла его. Резко, размеренно, глубоко. И каждый его толчок порождал желание сказать правду, которая бы успокоила ее. Услышав, как с губ Гермионы слетел тихий чувственный всхлип, Люциус наклонился к самому уху:

— Прекрати ревновать, глупышка. Есть только ты… О, боги, какая же ты еще дурочка. Не смей сомневаться во мне, Гермиона. Слышишь? Не смей! Никого не может быть, кроме тебя… Только ты! — последние слова Люциус почти простонал, начав двигаться быстрее и приближая обоих к долгожданному финалу.

И все вместе — его толчки, звук его голоса, слова, что он произнес, — все это словно опрокинуло ее в мучительную, но блаженную пропасть, казавшуюся бездонной. И Гермиона падала… Падала… Падала. Тело, дрожа в сладких конвульсиях, выгибалось на столе, неосознанно сбрасывая с его поверхности то, что было не сброшено до сих пор. И самым прекрасным аккордом, прозвучавшим в заключение, стал громкий удовлетворенный стон Малфоя, показавшийся ей музыкой.

Они еще долго так и оставались слитыми, жадно улавливая остаточные спазмы тел после пережитого удовольствия. И наслаждаясь ими. Глубоко вдыхаемый обоими пьянящий воздух казался им переполненным ароматами вожделения и страсти.

Наконец тяжело дышащий Малфой протянул руку и, подняв Гермиону, крепко прижал ее к себе. Все еще оставаясь в ней, он очистил сияющее лицо возлюбленной от прилипших, влажных ручейков волос.

— Все-таки ты самая удивительная женщина на свете, — мягко произнес он, едва касаясь ее лба подушечками пальцев. — Самое необычное и изысканное существо, которое я встречал. Которое отдается мне целиком и полностью. Сказать по правде, я никогда не знал ничего подобного. Даже не думал, что такое возможно. И что оно будет моим.

На секунду ошеломленная Гермиона зажмурилась: на этот раз Люциус Малфой говорил именно то, о чем она мечтала услышать с самого начала их отношений. То, что она не такая как все. То, что для него она — единственная. С трудом глотнув какой-то странный комок, застрявший в горле, она ощутила, как глаза снова щиплет от навернувшихся слез. А потом, наскоро проморгавшись, честно вернула комплимент сполна.

— Неужели думаешь, я всегда была такой? Нет… Раньше все было по-другому. Это ты… сделал меня той, какая я есть сейчас. И мне кажется, только не смейся, что мы… оба влияем друг на друга… И вместе создаем новых себя… Они, эти новые ты и я, ужасно похожи на прежних нас. Но и совсем другие… И мне нравится это, Люциус. Очень нравится.

Наклонившись, Малфой нежно поцеловал ее губы, потом постепенно опустился к шее, и Гермиона ощутила, как член его, до сих пор находящийся в ней, дрогнул и начал снова увеличиваться. Открыв глаза, она машинально обвела кабинет уже замутненным от вожделения взглядом: стены, покосившиеся плакаты, шкафы, дверь…

«О, Боже! Дверь!» — Гермиона вздрогнула в панике.

— Люциус! Мы забыли бросить на кабинет «Оглохни»!

Поначалу Малфой выглядел абсолютно бесстрастным, и Гермиона даже подумала, что не дождется от него никакой реакции, но потом медленно протянул:

— Твою ж мать… Это надо так опростоволоситься. Прости, я совсем забыл.

И она чуть не рассмеялась, увидев его виноватые глаза, хотя, сказать по правде, до несчастной двери ей не было никакого дела. И ни до чего не было дела, потому что член Люциуса (уже снова твердый и большой) по-прежнему находился в ней. Малфой слегка пошевелился, и Гермиона ощутила, как новая волна желания прокатилась по телу. Застонав, она с силой провела ногтями по его спине, опускаясь к ягодицам и оставляя на коже красные царапины. Потом вдруг опять вспомнила про чары и нахмурилась.

— Как ты думаешь, это может обернуться проблемами? Я имею в виду, что в приемной, наверное, кто-то слышал, как я кричала и… Черт! — закончить она не смогла, потому что в этот миг Люциус дотронулся до клитора, принявшись ритмично кружить по нему пальцами.

Он кружил и кружил, пока Гермиона, неосознанно сжав мышцы влагалища, не заставила его самого громко застонать в пустоту кабинета.

— Тихо! — зашипела она на него, тут же взяв в рот кулак, чтобы заглушить собственные крики.

Малфой схватил ее за лодыжки и, быстро подняв ноги себе на плечи, резко погрузился, задев при этом клитор. Кулак Гермионы упал на стол, и теперь уже сама она не сдержалась и громко простонала:

— О-о-о… как глубоко… как же хорошо, Люциус… Только не останавливайся!

Продолжая двигаться, Малфой вкрадчиво задал вопрос:

— Что вы сказали, мисс Грейнджер? Я не расслышал.

Словно находясь в бреду, она повторила:

— Не останавливайся! Никогда не останавливайся!

— Не бойся. Я и не собирался.