Познавая прекрасное (ЛП)

«О, нет! Пожалуйста, пожалуйста… никакой Селестины Уорбек с ее котлами полными любви…» — и, покрутив ручку настройки, нашла обычную не волшебную радиостанцию, формат которой в основном состоял из музыки 80-х и 90-х годов.

Услышав знакомые звуки одной из песен группы «Дюран Дюран», Гермиона не выдержала и засмеялась в голос: так нелепо звучала их музыка в кухне поместья чистокровных снобов Малфоев. Но потом не удержалась и начала тихонько подпевать, покачивая в такт бедрами.

«Мда… Я и забыла, как сильно люблю танцевать…»

Она продолжала готовить (что-то резала, мыла, обжаривала), параллельно подпевая и подтанцовывая почти всем песням, раздающимся одна за другой из приемничка, и тело ее чувственно двигалось под звуки музыки. Забыв обо всем, Гермиона окунулась в свой собственный мир.

И не заметила, как в дверном проеме неслышно появился Люциус. Появился и замер, заворожено глядя на нее.

По радио зазвучала новая композиция. И это был знаменитый сингл «Моя милая детка» американской рок-группы «Ганз эн Роузез», услышав вступительные аккорды которого, Гермиона открыла рот и невольно расхохоталась. Она не могла сказать, что безумно любила эту песню, но… услышать ее сейчас… и здесь… Это было великолепно!

«Да уж! Ничего не скажешь…»

Как только зазвучало тяжелое вступление электрогитары, Гермиона не удержалась и, откинув голову назад, тряхнула гривой волос, подражая выступающим рокерам и изображая всем телом игру на гитаре, но потом поднялась и снова занялась приготовлением ужина.

Сказать, что мужчина, стоящий в дверях, был ошеломлен увиденным — означало бы не сказать ничего.

«Да черт с ней, с магловской рок-музыкой! Какое она имеет значение, когда эта женщина, погрузившаяся в ее звучание целиком и полностью, стоит сейчас передо мной, покачиваясь в танце и подпевая так изысканно чувственно, что я не могу оторвать от нее глаз?»

Страстно желая подойти к Гермионе, он заставил себя остаться на месте и прислушался к словам песни. Прислушался… и затаил дыхание, ощущая, как где-то глубоко (наверное, там, где должна была находиться душа) что-то щемит от неясной и необъяснимой боли. А голос певца все продолжал и продолжал звучать, и не слушать его было невозможно.

«Мне всегда кажется, что ее улыбка,

Напоминает мне о детстве.

Когда все вокруг было свежим и ясным,

Когда небо было ярко-голубым…

И, когда я смотрю в ее лицо

Оно словно уводит меня в какое-то волшебное место,

И если б я смотрел слишком долго

То, наверное, даже смог бы расплакаться.

О, моя милая детка…

О, сладкая моя любовь».

От этих слов Люциус вздрогнул. Они, в сочетании с видением Гермионы, отдающейся музыке всей душой, почти погрузили его в некий транс. Усилием воли Малфой взял себя в руки, зажмурился и тряхнул головой, избавляясь от наваждения, вызванного внезапным натиском эмоций. Но музыка продолжала звучать, а певец продолжал петь, и слова его снова и снова непрошено проникали в душу…

«Ее волосы напоминают мне теплый шатер

Что хранил меня в детстве.

Шатер, где я прятался

И молил, чтобы грозы и бури

Миновали меня.

О, моя милая детка

О, сладкая моя любовь».

Люциус открыл глаза, чтобы увидеть, как Гермиона по-прежнему готовит ужин, плавно двигаясь при этом под музыку и даже не подозревая о его присутствии. Вот она пробежалась руками вверх и вниз по телу, а голова упала назад. Веки ее были прикрыты, губы чувственно шевелились, повторяя текст песни. Выдержать подобное он уже не смог: быстро приблизился к ней и притянул к себе. Гермиона вскрикнула от неожиданности, но жадный рот Малфоя тут же заставил ее замолчать. Она отстранилась, задыхаясь, словно рыба, вытащенная из воды. Сердце бешено колотилось от такого внезапного вторжения в ее собственный мир. Но его губы и руки уже скоро успокоили и не только успокоили, а разожгли внутри огонь, подпитываемый еще и музыкой.

Обняв Люциуса за шею, она подпрыгнула и обхватила его ногами. Он прижал ее к себе и стремительно шагнул к кухонному столу, тут же усадив на столешницу. А потом, не теряя времени, стащил с нее брюки и трусики одним быстрым движением и сразу же прильнул ртом к возбужденному клитору, кружа по нему и одновременно лаская пальцами влажное огненное влагалище. Гермиона резко втянула сквозь зубы воздух и выгнулась на столе, толкаясь навстречу его рту еще больше. Электрогитара все продолжала и продолжала визжать, удивительно попадая в унисон их эмоциям.

Гермиона чувствовала себя окончательно потерявшейся в ощущениях. Телу, уже и так возбужденному недавним минетом, музыкой и словами песни, а теперь еще и тем, что делал с ним Люциус, оказалось достаточно нескольких ловких и быстрых движений, чтобы его хозяйка забилась в конвульсиях, выгибаясь на темной древесине стола. И крича так громко, что с этим криком мог соперничать лишь мощный вокал Эксла Роуз.