Познавая прекрасное (ЛП)

— Я уже говорил, что не стоит ожидать от меня слишком многого. Точнее даже того, что нехарактерно для такого человека, как я… Ай-яй-яй… дорогая… Мне всегда казалось, что такая умная женщина, как ты, должна понять сказанное даже с полунамека, — в голосе его сейчас так явственно слышались отголоски интонаций Люциуса Малфоя десятилетней давности, что Гермиона невольно вздрогнула и рассердилась.

Внутренне подобравшись, она достаточно холодно глянула на Люциуса.

— Хочу напомнить, что у меня есть собственное прошлое и своя жизнь. И ты не можешь требовать или даже ждать, что я растворюсь в тебе, — Гермиона сделала паузу. — А еще я не верю, что ты хотел бы меня, если б я оказалась такой. Ты сам это сказал. Сказал, что тебе нужен мой огонь, моя страсть, мое вожделение.

В ожидании реакции она не отводила от Малфоя взгляда, но тот лишь коротко улыбнулся, не поднимая глаз от тарелки, и ничего не ответил. Так и не дождавшись, Гермиона продолжила:

— И я не верю, что сейчас ты способен на убийство.

Люциус резко вскинул голову, и в его взгляде сверкнула высокомерная холодность, увидев которую, Гермиона почувствовала легкий озноб.

— Что ж… Могу признать, что на сегодняшний день вступать в конфликт с законом было бы для меня крайне глупо. Но не могу ничего обещать на будущее. И никогда не забывайте, кто я такой, мисс Грейнджер. Я же предупреждал: не стоит так уж очаровываться мной и моей нынешней мягкостью.

Его слова были похожи на колючие льдинки, но еще больше Гермиону разозлило то, что он осознанно назвал ее «мисс Грейнджер».

«И это после всего, что произошло и происходит между нами?! Ну, держись! Даже учитывая серьезность и глубину того, что чувствую к тебе, я все еще — Гермиона Грейнджер. И останусь ею!»

Несмотря на бешено колотящееся сердце, она собралась с духом и продолжила разговор.

— Если хоть пальцем тронешь Рона, я лично прослежу за тем, чтобы всю оставшуюся жизнь ты провел в Азкабане, — ей даже не верилось, что смогла произнести эту фразу так спокойно.

Малфой долгое время просто смотрел. Спокойно и внимательно, без единой капли враждебности, которую она боялась увидеть в его глазах. А затем, наконец, нарушил молчание.

— Сомневаюсь, что мистер Уизли пострадает когда-нибудь от моей руки. Даже несмотря на слова, что бросил вчера не подумав. Я злился. И ревновал, — Люциус остановился, но потом продолжил. Спокойно и размеренно. — Но, тем не менее, такая преданность своим друзьям впечатляет меня. Или, скорее — восхищает…

На Гермиону обрушилось понимание того, что сейчас между ними происходит самый странный, самый необычайный разговор с начала отношений. Разговор, почти граничащий с ссорой. Но, даже несмотря на неприятность обсуждаемой темы, не удавалось избавиться или отвлечься от самого главного: от искреннего восхищения этим мужчиной. От вожделения. От гордости, что он ужасно ревнует и не желает, чтобы еще хотя бы кто-то дотронулся до нее. И ее бросило в дрожь от этого понимания.

— Ты же не любишь его.

Произнося эту фразу, Люциус даже не посмотрел на нее, продолжая спокойно есть. И его слова снова разожгли в Гермионе огонь гнева. Хотя, она почти сразу же и поняла, что гнев этот вызван как раз таки тем, что Люциус прав. Чертовски честно и верно сказал он сейчас то, что было больно и неприятно признать правдой. Ярость утихла также легко, как и родилась, и Гермиона невольно оглядела комнату, осознавая, что испытывает огромное облегчение. Теперь она знала, что задача, требующая решения в самое ближайшее время, стала намного проще.

«Мне просто надо уйти от Рона! И тогда будет легче…»

— Ты не прав… Я люблю его. Как друга, — для порядка она все-таки возразила.

— Конечно. Но при этом знаешь, что этого недостаточно. Знаешь, что это — не настоящая любовь. Точней, не то, что люди называют любовью. В истинном смысле этого слова.

И снова его слова поразили своей точностью. Циничной. Жестокой. Но такой верной.

— Знаю… — задумавшись, но потом все же отвлекшись от мыслей, отозвалась Гермиона. — Да и, наверное, никогда не любила его… так. Просто… У нас все произошло как-то… само собой. И я была совсем юной тогда. Потом изменилась. А он… Он — нет.

Они надолго замолчали, окунувшись каждый в свои мысли. Поначалу Гермионе казалось, что между ними должна повиснуть некая напряженность, но этого не случилось. Атмосфера оставалась какой-то странно спокойной и даже умиротворенной, будто была насыщена отголоском того наслаждения, что оба испытали чуточку раньше. Она еще немного помолчала и заговорила снова.

— Черт возьми, как же ты прав, прямо и честно говоря мне о том, о чем боялась и не хотела думать! Вы всегда так правы, мистер Малфой? — Гермиона сознательно льстила ему сейчас. И не только для того, чтобы подразнить, а еще и чтоб хотя бы немного пригладить взъерошенные перья его самолюбия.

Но потом подняла глаза и почти задохнулась (таким невероятно красивым показался он в неярком свете камина и свечей), сумев лишь спустя пару секунд невольно и почти неосознанно выговорить:

— Боже… Как же ты так прекрасен…