Познавший гармонию

Уже в последние годы пришел он ко мне как-то с кипой листов – рукописью своей книги по ладейному эндшпилю, попросил проверить. И провели мы с ним много дней под этой вот лампой из севрского фарфора, которую вы видите, за анализом, за разговорами. Это он сказал, что фарфор севрский; я знал, что лампа старинная, а вот Григорий Яковлевич сразу определил. Я проверял его анализы, где и уточнял, но всю черновую работу он сделал. И это я настоял, чтобы на обложке имя Левенфиша первым стояло, хотя в издательстве по-другому думали.

Единственный раз не могли мы прийти к соглашению, как написать: отрезанный король, обрезанный король – смеялся всё Григорий Яковлевич.

До сих пор сердце гложет, что не был на похоронах его. Помню, была отложенная позиция, кажется с Хасиным, доигрывал ее в день похорон Левенфиша, всё пытался выиграть, да и не выиграл, конечно. Вот до чего тщеславие-то, Г., доводит…»

Книга Левенфиша и Смыслова «Теория ладейных окончаний» выдержала не одно издание и была переведена на много языков. Только третье издание вышло в Советском Союзе тиражом в 100 тысяч (!) экземпляров. Когда у Юдит Полгар спросили о любимой шахматной книге, Юдит долго не раздумывала: «Левенфиш и Смыслов “Теория ладейных окончаний”. Они же чаще всего встречаются, а в книге так всё просто объяснено».

Рядом с шахматным столиком стул с наброшенной поверх спинки накидкой с белыми шариками. Смыслов: «Очень, очень, говорят, для спины хорошо. Ты сидишь, а спина массируется тем временем сама собой… У нас квартира захламленная, полный хаос, ничего не найдешь. Всё в чемоданах, столько этих чемоданов. И все с фотографиями да с программками, грамотами, письмами. Ума не приложу, что и делать с ними. Надо бы разобраться, да всё руки не доходят. Фишер вот, знаете, не любил громоздкие кубки, только место, говорил, занимают. Бобби больше деньги предпочитал. Мне кажется, Г., что у Надежды Андреевны на кухне что-то пригорает…»

Голос из кухни – «…да ничего у меня там не пригорает, это кажется только Василию Васильевичу, у меня всё стоит на медленном огне, зря на меня Смыслов напраслину возводит…»

Называет жену Надежда Андреевна, она его – Василий Васильевич, иногда Смыслов. Со стороны – гоголевские старосветские помещики, перенесенные в Москву XXI века.

«Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили другу “ты”, но всегда “вы”; вы, Афанасий Иванович, вы, Пульхерия Ивановна. “Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?” – “Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я”. Они никогда не имели детей, и оттого вся привязанность их сосредоточилась на них самих.

“Мне кажется, как будто эта каша – говаривал обыкновенно Афанасий Иванович, – немного пригорела; вам этого не кажется Пульхерия Ивановна?”

“Нет, Афанасий Иванович; вы положите побольше масла, тогда она не будет вам казаться пригорелою, или вот возьмите этого соуса с грибками и подлейте к ней”.

“Пожалуй, – говорил Афанасий Иванович, подставляя свою тарелку, – попробуем, как оно будет”.

“А что, Пульхерия Ивановна, – говорил он, – если бы вдруг загорелся наш дом, куда бы мы делись?”

“Вот это Боже сохрани!” – говорила Пульхерия Ивановна, крестясь.

“Ну, да положим, что наш дом сгорел, куда бы мы перешли тогда?”

“Бог знает, что вы говорите, Афанасий Иванович! Как можно, чтоб дом мог сгореть: Бог этого не допустит”.

“Ну, а если бы сгорел?”

“Ну, тогда бы мы перешли в кухню. Вы бы заняли на время ту комнатку, которая занимает ключница”.

“А если бы и кухня сгорела?”

“Бог знает, что вы говорите! Я и слушать вас не хочу! Грех это говорить, и Бог наказывает за такие речи”».

«Да не приставай ты к человеку, Надежда Андреевна. Если захочет, сам возьмет, видишь, у него еще тарелка полна. Ах, Надежда, да что же ты голову, Г., морочишь своими россказнями. Ты у меня прямо как та жена у Чехова, которую муж в отсутствии логики упрекает. Как те дворовые мальчишки: “А у нас блины ноне. А к нам солдат пришел”. Знаете, Г., вчера привезли нас в гостиницу “Космос” на презентацию. Морозно, скользко, шофер – давай мне помогать, а я ему: “Надежду, Надежду, спасайте…” Да, не зря говорят – надежда умирает последней». Обнимает жену. Та смотрит на него влюбленными глазами: «Ах, Смыслов, Смыслов…»

Я: «А почему бы вам, Надежда Андреевна, не взять кого-нибудь в помощь по хозяйству, а то вы вот всё сами хлопочите…»

В. В.: «Да, что вы, Г., у нас ведь страна – бандитская. В газетах читаешь, по телевизору видишь, ужас что делается, а мы люди немолодые уже, так что неровён час…»

Н. А.: «Машину продали, вот и на дачу ездим редко, а раньше всё время на даче были…»

В.В.: «А это оттого, что Надежда Андреевна на подъем тяжела стала, а, Надюша?»

Н.А.: «Да, что ты на меня напраслину возводишь, Василий Васильевич, это ведь всё из-за тебя. Раньше ты и книги все писал на даче, там в кабинете все твои книги и написаны, а теперь не видишь ничего, вот и не ездим…»