Слегка качнувшись к нему, потому что даже сейчас она не могла совсем уж отказаться от охоты, она ответила на это пожатие.
— Ах, если бы я могла…
Выражение его лица смягчилось.
— Я понимаю, семейные дела требуют постоянного внимания.
— Да, — согласилась она. Потому что он действительно понимал это. Он был очень привязан к своей семье.
Она заглянула в его карие, поэтические, печальные глаза. И увидела там человека, который при некотором небольшом усилии — еще несколько долгих прогулок с Седриком, еще несколько ее серьезных расспросов про Сарджента и Ренуара на его стенах, еще несколько поездок верхом по его драгоценным горам — вполне мог быть убежден в том, что влюблен в нее.
Потому что при всех своих достоинствах, образовании и путешествиях по всему миру Джордж Вандербильт в душе оставался маленьким мальчиком, который хотел любить и быть любимым. Который хотел доверять и вызывать доверие.
Чем больше она привязывалась к нему, тем лучше понимала, что не сможет обманывать его по поводу того, кто она есть на самом деле и как далеко могут заходить все ее порывы и инстинкты человека действия. И по поводу своих чувств она тоже не сможет обманывать Джорджа. Чувств, которые, к ее полному ужасу, были направлены совершенно в другую сторону. Туда, куда она сама не сможет пойти никогда в жизни.
Но которые сейчас сами направлялись к ней. Итальянский конюх с его маленьким братом приближался к ним.
У нее сжалось сердце.
Но на сердце можно не обращать внимания.
— Мистер Сальваторе Катафальмо, — приветствовала она.
Он остановился возле своего хозяина.
— Мисс Бар… — он не закончил слова, как будто у него перехватило горло. И отвернулся. И снова посмотрел на нее. Своими черными выразительными глазами. Которые сейчас были печальны. Ужасно, необратимо печальны.
— Мистер Катафальмо, — повторила Лилли, выручая его. — Я как раз хотела сказать вам и вашему хозяину, что я узнала — оказывается, Лебланк был нанят моим отцом, и теперь он уедет из Эшвилла навсегда. Я отправила отцу телеграмму, чтобы он прекратил поиски человека, который, — она не смогла произнести слово
Они с Солом обменялись взглядами, от которых было больно обоим.
Сол Катафальмо имел все права раскрыть, что именно ее отец был возможным организатором всех погромов и линчевания, что он больше всех выиграл от того, что итальянское сообщество утратило контроль над верфями. И, может, он еще не раз сделает это. Хотя ради него самого она надеялась, что он не станет этого делать. Ее отец умел уничтожать всех, кто вставал у него на пути.
Глаза Лилли скользнули к малышу Нико. Глядя, как он хромает и прижимается к брату, она почувствовала непривычный укол вины. Его нога была искалечена в результате погромов, что она видела из окна той ночью в Новом Орлеане, — погромов, которые, как она знала, были спровоцированы ее отцом.
Потом, позже — завтра, через неделю или через год — она подумает об этом как следует. Может, даже заявит об этом отцу.
Сейчас же она могла думать только о том, какую жертву она приносит, уезжая. Даже не одну, а две — и обе очень болезненны. Отказаться от положения, богатства и Джорджа до того, как он попросит ее стать его женой. И, кроме этого, отказаться от страсти, которая привела бы ее к нищете и изгнанию из общества, чего она, скорее всего, не вынесла бы.
Внезапно ее рука скользнула к сумочке и развязала шелковые шнурки. Она вытащила оттуда сложенную пачку бумаг, истрепанную временем. Развернув, она протянула их Джорджу.
— Я уже давно должна была отдать вам это.
Он пролистал рисунки и широко раскрыл глаза. Потом обернулся к ней.
— Но это прекрасно. Это же не вы…
Она рассмеялась.
— Ну конечно, не я. Это сделал ваш конюх, вот этот самый. Возможно, если сын Ричарда Ханта все еще работает с вами, он будет заинтересован в способном ученике.
Быстро кивнув Солу Катафальмо, она отвернулась, чтобы никто, и особенно Джордж, не заметил блеснувших в ее глазах слез.
— Я очень, очень полюбила ваш Билтмор, — прошептала она.
Джордж прижал ее руку к щеке и на секунду задержал там.
—
И Монкриф, лакей, помог ей забраться в коляску.
Только потому, что так предписывали хорошие манеры, Лилли Бартелеми, подняв руку в перчатке, помахала хозяину дома и человеку, которого она хотела бы любить в каком-нибудь далеком мире, где происхождение, богатство и место в обществе не имеют никакого значения.