Позолоченная луна

— А куда ты пойдешь теперь?

Талли, старше брата всего на две минуты, была на много лет скептичнее.

— Я редко видала тебя такой обескураженной.

Керри же как раз вспоминала свои занятия в Барнарде. Гордую улыбку мисс Хопсон, которая проходила мимо нее в этих залах с высокими потолками. Открывшийся ей мир поэзии: Вордсворт, Спенсер, Теннисон. Понимание, как устроены сами стихи: их аллитерации, ассонансы, ритмы, рифмы. Картины, которые они рисуют.

Картины, напомнила себе Керри, полей, утесов, рощ и озер, которые так часто вызывали во мне тоску по моим горам.

Может быть, подумала она, взрослая жизнь — не столько о том, чтобы найти свое идеальное место в мире, сколько о тоске по местам, которые далеко, и по людям, которых любишь, — и о том, чтобы научиться видеть то, где ты находишься, как сказала бы Рема, взглядом, исполненным благодарности.

Керри потрепала обе макушки.

— Если нам и придется о чем-то переживать, то уж позвольте переживать об этом мне. — Она вытащила из кармана юбки два пенни, которые нашла в хижине прошлым вечером, в очередной раз перестилая отцу промокшую постель. Это были все их наличные. — Бегите и купите себе леденцов. А я быстренько загляну вон в тот большой магазин. Через два взмаха овечьего хвоста встречаемся на этом самом месте.

Джарси, зажав монетку в кулаке, помчался вперед. Но Талли обернулась.

— Ты все еще переживаешь из-за ужаса на станции. И у тебя еще мы. Ты точно еще не паникуешь?

Керри приподняла лицо сестренки за подбородок.

— Мы же МакГрегор, верно?

Лицо Талли расплылось в улыбке, и, присвистнув, она побежала вслед за братом.

Что было к лучшему. Потому что от слов еще не паникуешь Керри едва не вырвало съеденным завтраком. А там и была-то всего горстка вымоченных сушеных яблок да половинка подгнившей картофелины.

Замерев на пороге «Бон Марше», она разглядывала застывшие в нелепых позах манекены — рука, поднятая ко лбу тыльной стороной. Две руки, простертые вверх. Одежда манекенов струилась блестящими шелковыми складками, сзади платья были утыканы рядами перламутровых пуговок.

Такой шелк разодрался бы в лоскуты после одной-единственной прогулки по лесу.

В одной части магазина висели платья с крыльями буфов на рукавах и тончайшими перехватами талии, как будто их шили для каких-то стрекоз. В другой — полосатые жилеты для людей-не-отсюда, которых больше волновала бы мода, а не то, как расколоть доброе бревно одним ударом. На одном из столиков были разложены черепаховые гребни и нитки жемчуга, которые явно предполагалось сложным образом вплетать в прически.

Все продавщицы казались Керри похожими на модельных девушек Гибсона — тугие затянутые талии, высокие накрахмаленные воротнички и облака начесанных волос с кудряшками вокруг лиц. Керри провела рукой по собственной гриве, уже рассыпавшейся из-под полуржавых маминых заколок. Она прошла уже больше четырех миль — дорога от фермы, да потом еще по Бесту, — и это не считая хождений по Эшвиллу. Так что испорченная прическа служила лишь внешним показателем гораздо худших обстоятельств, которые были действительно важны: гнилой крыши, больного отца и трех оставшихся кур. Наступающей зимы, жалкого урожая кукурузы да репы с картошкой, рассчитывать на который было нельзя.

Ее юбка скребла мраморные полы. Она ощущала взгляд швейцара, опущенный на ее запыленный подол. Но она не собиралась играть тут роль жалкой местной девушки. Попрошайки. Нищенки.

С другого конца магазина послышался мужской голос. Уверенный. Вежливый. И знакомый. Один из тех джентльменов из поезда — Грант, тот, что пониже, с густыми коричневыми усами.

— Построить дворец здесь, буквально на краю света. Да дедушка Джорджа, Коммодор, перевернулся бы в гробу.

Что ответил ему его высокий приятель Кэбот, Керри не расслышала. Это ее не слишком интересовало.

То, что они решили притащиться именно сюда вслед за женщинами из компании Вандербильта, было неудивительно — Эшвилл был маленьким городком, а «Бон Марше» — единственным магазином в округе, который мог хоть отчасти соответствовать нью-йоркским стандартам. Но все равно это совпадение было неудачным.

Она собиралась проскользнуть мимо обоих мужчин, пока они ее не заметили. Но, делая шаг в сторону, Джон Кэбот толкнул спиной вешалку с дамскими шляпами, яркими, в перьях и вуалях. Она упала, и все эти перья на падающих шляпах так и взлетели в воздух.

Мэдисон Грант попытался поймать вешалку, вытягивая шею в сторону тех, кто стоял позади.

— Наш друг Кэбот, знаменитый своей жестокостью в прочих сферах, похоже, теперь решил заняться невинными, безоружными шляпами.

Это замечание явно имело намерением лишь поддразнить его, но Кэбот, смерив Гранта взглядом сверху донизу, ответил тихим голосом.