Позолоченная луна

— Должен был. Если хотел куда-то успеть.

Кэбот отвернулся.

— Владелец «Бон Марше» говорил Джорджу, что беспокоится — вроде бы люди хотят выяснить, кто же виноват в смерти репортера на станции. И детектив, который охотится на Бергамини, тут не поможет.

При слове люди Керри поежилась, в голове мелькнуло какое-то отдаленное воспоминание — лицо отца посреди толпы, поднятые кулаки, мужские крики, топоры, вскинутые над головами, словно оружие. Прикрыв глаза, она попыталась вспомнить как можно больше, но не смогла.

В конюшне очертания следов на снегу исчезли. Но уже нетрудно было догадаться, в какую сторону они вели. Оставаться где-то неподалеку от главного здания Билтмора было небезопасно. А дальняя двойная дверь, выходящая в задний лес, была приоткрыта.

Керри снова подумала, что, возможно, Джону Кэботу доверять не стоит. Но близнецы были где-то в доме, Рема дежурила в хижине, и других помощников у нее не было. Кроме, возможно, самого Джорджа Вандербильта, который, как ни странно, ничуть не был обеспокоен и даже, возможно, одобрял ее диверсию с Седриком в банкетном зале, отвлекшую всех от поисков убийцы.

Оторвав взгляд от Кэбота, Керри подошла к северным дверям конюшни, открывающимся на поляну и дальше в лес. Мелкая ледяная снежная крошка превратилась в крупные хлопья, небо посветлело и стало почти белым. Температура падала, ветер, врывающийся в приоткрытую дверь конюшни, яростно завывал.

И там, уже почти исчезнувшие под снегом, были следы. Идущие в лес. В бурю.

— Если мы поторопимся… — начала Керри.

Но буквально у них на глазах в тусклом свете единственного фонаря следы очень быстро заносило снегом.

Глава 37

Сняв с крюка на стене конюшни один из фонарей, Керри, приготовившись к удару холода, вышла и попыталась пойти по тем следам, которые она еще могла различить — сломанные ветки, упавшие листья, край следа ботинка на тропе. Кэбот, не отставая, следовал за ней.

Но, вглядевшись в снегопад, она покачала головой.

— Я не смогу проследить их среди такого. Последние следы заметет через несколько минут.

Они повернули назад. Кэбот шел рядом с ней.

Керри заглянула в подвальную комнату, которую ей с близнецами выделили на время праздников. Она убедилась, что они давно мирно спят. Она тоже была измотана. Уже через несколько часов, на рассвете, они с близнецами пойдут по снегу домой, чтобы провести рождественское утро с отцом — в каком бы состоянии они его ни застали.

— Спасибо, — полуобернувшись, сказала она, — что искали вместе со мной.

Но Джон Кэбот коснулся ее руки.

— Уже больше полуночи, так что… Рождество наступило.

Она моргнула. Подняла к нему лицо.

— Ну да. Да.

— Возможно, это не самое счастливое наше Рождество. — В его лице снова проступила печаль. — Но я желаю вам перемен к лучшему. И покоя.

Она стояла, замерев, и ее пальцы продолжали касаться его руки. Что-то пробежало между ними — как удар молнии. И что-то еще, другое, более надежное, более глубокое. Разделенная грусть, и потеря, и боль, которые каким-то образом даже в такой неподходящий для этого день, как Рождество, кажутся странно уместными. Как будто среди радости есть место для грусти, потери и боли — и отчасти именно они делают ее настоящей.

Все слуги и весь клан Вандербильтов собрался посмотреть, как владелец Билтмора раздает подарки. Мысли Керри метались то к итальянцам где-то там в снегу, то к отцу, который так и не приходил в сознание рождественским утром, даже когда они с Талли меняли ему постель. Они собрали в лесу как можно больше веток для растопки и набили печку доверху, хотя в хлеву все равно было так холодно, что лишь немного тепла сохранялось только возле отцовской кровати, стоявшей так близко к печке, что одеяла едва не загорались. Керри перевесила одеяла на стенах, чтобы потщательнее перекрыть доступ северному ветру. Они тихо пели старинные аппалачские песнопения, пытаясь влить отцу в губы немного теплого настоя сосновых игл.

— Это от воспаления, — сказала Керри близнецам. — И ему нужно больше пить.

Скрипка на стене, казалось, так и просила, чтобы в Рождество ее взяли в руки, и Керри сыграла на ней все протяжные куплеты «Зеленых рукавов», а Джарси подыграл ей на одном из самодельных банджо из беличьей шкурки; Талли просто подпевала. Джарси низко опускал голову, чтобы никто не видел слез мужчины гор. Талли знала все слова песни и то, что это был древний английский напев, и ее тихое сопрано плыло в тишине хлева.

Что за дитя забылось сном…

При звуках песни у отца дрогнули веки, но больше он не шевельнулся.

Теперь же Талли и Джарси сидели среди остальных детишек работников поместья и открывали выбранные для них подарки. Но Керри смотрела в основном на владельца поместья, который с сияющими глазами раздавал детям подарки, специально выбирая их для каждого.

— Не думаю, — послышался голос позади нее, — что когда-либо видел Джорджа таким счастливым.

Это сказал Джон Кэбот, он стоял, прислонившись к дверному косяку.