Практическое прошлое

Те, кто знаком с вопросом, в целом без труда смогут определить «историческое событие» и отличить его от событий другого рода: псевдособытий; не-событий; естественных, сверхъестественных, вымышленных или нереальных событий и т. д. И у историков в целом есть хорошие или, по крайней мере, испытанные и надежные правила определения того, какие события следует считать фактами, то есть какие из них действительно произошли, а какие лишь кажется, что произошли, или были сфальсифицированы. Ни одна из этих процедур не является научной, не требует ни экспериментального воспроизведения события в лабораторных условиях, ни подчинения данного события законам причинности или отношениям, управляющим классом событий, к которому оно может принадлежать. Но они вполне годятся для тех суровых социальных целей, которым историческое знание было призвано служить начиная с момента своего изобретения в Греции в V в. до н. э.

Предположим, что есть события и есть факты. Также предположим, что существуют серии и структуры событий, которые могут быть фактуализированы, то есть мы можем установить, где и когда они произошли, описать и классифицировать их и дать им соответствующее наименование, чтобы разграничить «атомарные» или отдельные факты и «молярные» или макрофакты – «огромные» факты, такие как «Русская революция 1917 года» или «большие» факты, такие как «Ренессанс». Это позволит нам представить множество «исторических фактов», составляющих «историю», которая и является объектом исследования «историков».

Но в связи с таким способ мыслить историю – как набор фактов – возникает вопрос о статусе «событий», которые являются содержанием, референтом и необходимым условием существования этих фактов.

В последнее время активно обсуждается проблема события в целом и исторического события в частности. В историографии предметом широкого обсуждения остается статус Холокоста как события: является ли / был ли Холокост событием, уникальным для истории и по этой причине несравнимым (или несопоставимым) с другими событиями подобного рода? То же самое касается события, известного как «9/11». Была ли атака на башни-близнецы 11 сентября 2001 года совершенно новым видом события, эмблематическим для новой эпохи и, следовательно, парадигматическим для новой категории исторических событий, доселе невообразимых и поэтому требующих новых принципов объяснения для своей контекстуализации? Или же это было событие, которое просто оказалось неожиданным для Соединенных Штатов, то есть оно было невообразимо в определенном контексте – ведь очевидно, что оно было слишком вообразимо для преступников?

В большинстве подобных случаев нет необходимости устанавливать тот факт, что событие произошло. Вопрос заключается в природе события, в его относительной новизне, в масштабе и интенсивности его воздействия, в его значении и в том, что оно говорит о том обществе, в котором произошло. «Мир никогда не будет прежним», – эта фраза звучала применительно к обоим событиям. «Это конец американской невинности», – было сказано о теракте одиннадцатого сентября. «Никогда больше», – такой была реакция на Холокост.

Такая реакция вполне понятна и, если воспринимать ее фигурально, более чем оправдана. При этом не всегда обращают внимание на то обстоятельство, что подобная реакция имплицитно предполагает определенное представление о том, чем является историческое событие и чем оно отличается от события естественного. Естественное событие, такое как землетрясение или сход лавины, всегда будет мыслимым, воображаемым, возможным, а в некоторых местах даже вероятным. Катастрофические последствия таких событий затрагивают людей, которые оказались в опасном месте и были недостаточно подготовлены к стихийному бедствию. Таким образом, последствия таких событий для отдельных людей и групп, находящихся в определенном месте, можно описать как «катастрофические» или даже «трагические». Однако если речь идет о самих событиях, то по отношению к ним эти эпитеты могут быть применены только как фигуры речи. В природе нет «катастроф» и точно нет «трагедий». Тот факт, что история знает множество событий, к которым подобные эпитеты могут быть с полным основанием применены – или, по крайней мере, употребление таких эпитетов покажется нам уместным – свидетельствует о том, что «история», несмотря на все попытки стать научной дисциплиной, по-прежнему остается в плену мифических представление о космическом порядке, происходящих внутри него событиях и том знании, которым мы можем располагать о них.