Например, в случае с событиями, которые происходят в «подлунном мире истории» (говоря словами Поля Вена), важный вопрос заключается в том, может ли данное событие быть усвоено той или иной общепринятой системой знания, доступной определенному сообществу, или оно потребует пересмотра или полного отказа от системы, которая ранее считалась пригодной для определения, классификации и оценки «уместности» того или иного события123
. Если в таком представлении о событии присутствует какое-либо метафизическое измерение, то оно связано со статусом «истории», понимаемой как сфера существования людей, которая подчиняется правилам и принципам, относящимся к разряду правил и принципов, управляющих остальной «природой», но незначительно отличающихся от них. Конечно, знание такой «истории» не включает в себя информацию обо всех людей, которые когда-либо жили или будут жить на Земле. Знание истории всегда фрагментарно, неполно, частично, и по этой причине специфически «исторические» события могут и будут продолжать происходить и, более того, не могут не происходить в «обозримом» будущем. Но историческое событие начинает подозрительно походить на тот вид события, который Бадью характеризует как «дополнение» к бытию-в-общем. Оно зависит от позиционирования знания о бытии и, соответственно, от носителя этого знания. Оба эти фактора являются условиями возможности такого события. Это означает, что специфически исторические события не могли происходить до того, как появился специфически исторический вид знания. Не было контекста и фона, на котором могла бы проявиться их новизна.С другой стороны, историческое событие будет выглядеть новым только в том случае, если оно будет признано по своей сути, субстанции или потенциалу как событие, принадлежащее к классу событий, рассматриваемых как «исторические», но одновременно с этим будет восприниматься как диковинное по отношению к этому классу. Таким образом, любое «новое» историческое событие находится одновременно внутри и вне «исторического». Тут приходит черед «исторического исследования»: его цель – установить, принадлежит ли новое событие к «истории» или речь идет об ином виде события. Рассматриваемое событие необязательно должно быть новым в том смысле, что оно только недавно стало достоянием исторического сознания – оно может уже быть зафиксировано как произошедшее в легендах, мифах или фольклоре. Задача в том, чтобы определить его историчность, нарративизировать это событие, продемонстрировать его уместность в рамках той структуры или конфигурации контекста, в котором оно произошло. В качестве примера и даже парадигмы такой ситуации можно привести хорошо известный «поиск исторического Христа», то есть попытки установить историчность (или неисторичность) «Христа», который, согласно Евангелию, не только совершал чудеса, но и Сам был чудом из чудес, Мессией и Воплощением Бога, чья смерть и воскрешение могут искупить грехи всего мира.
Представление, что исторические события не могли происходить до того, как возникла идея истории и была изобретена категория исторического, содержит в себе логический парадокс. Любой здравомыслящий человек понимает, что идея истории и категория исторического, скорее всего, возникли из чьей-то рефлексии о виде событий, явно отличавшихся от других видов событий, так что термин «история» и категория «исторического» должны определяться через отсылку к этому особому виду событий. Но давайте попробуем представить времена, когда идея истории и категория исторического еще не существовали, времена, когда существовало множество видов событий, но не было событий исторических. Судя по имеющимся данным, у греков, – а они, как предполагается, предложили идею истории как занятия по изучению прошлого и жанр исторического письма как способ изложения событий прошлого, достоверность которых была установлена таким образом – не было понятия, которое соответствовало бы нашему слову «история».
Греческое слово