Читаем Практическое прошлое полностью

Я искал антоним к слову «событие», потому что хотел начать свое размышление об историческом событии, поместив его в матрицу аристотелевского герменевтического квадрата, чтобы определить, какие понятия противоречат ему, какие противоположны, а какие являются его импликациями133. Если рассматривать событие как понятие, то, именно потому что это понятие, должен существовать антитетический термин, указывающий на противоречащее ему понятие. Если «событие» противоречит «предназначению», значит, событие, по крайней мере, относится к области, внутри которой или вопреки которой оно происходит, поскольку «часть» процесса может быть противопоставлена его «целому», частью которого она является. Событие ни в коем случае не может быть целым процесса, частью которого оно является, поскольку «предназначение» обозначает весь процесс, а любое событие является лишь его частью.

Но остается проблема: нужно найти понятие, противоположное «предназначению» (то есть антитезе события). Согласно методу Аристотеля, это должно быть нечто «без предназначения», то есть нечто, что никуда не направляется, не имеет подлинного места, субстанции и таким образом является лишь псевдособытием, элементом псевдопредназначения134. И это означает, что чем бы в итоге ни оказалось событие, единственное, что мы можем о нем сказать, – это то, что оно не является предназначением, то есть не является целым процессом, который может наделить контингентность значением места в последовательности, местоположении или рас-положении (situ-ation). Это значит, что событие не является и никогда не может стать целым того, частью, элементом или фактором чего оно является, кроме как в самом конце, когда оно вступает в свои права или наконец находит место, в котором ему суждено было оказаться. Возможно, именно это имел в виду Хайдеггер, когда говорил об истории как о «заброшенности» Dasein в сторону места, которого оно никогда не достигнет, и определял судьбу Dasein как eine Verwindung135, блуждание, скитание, дрейф, скольжение или странствование, которое никогда не приведет в пункт назначения, потому что предназначение предполагает обладание собственным качеством, а человечество ohne Eigenschaften136.

Но сейчас, чтобы продолжить наше рассуждение, нам необходимо установить, какое понятие является противоположным событию, а не противоречит ему, и если, как мы уже сказали, оно не может быть ни целым (каковым является предназначение), ни другими частями целого кроме самого себя, то тогда событие должно быть чем-то еще, то есть ни частью целого, ни целым целого. Как мне кажется, оно может быть только некоей комбинацией без-событийного и не имеющего предназначения. Отсюда, я предполагаю, и происходит модерн(истск)ое противопоставление события и структуры как модель научного толкования природы исторического. В соответствии с модернистским подходом, структура занимает место предназначения, провидения, судьбы, фортуны и тому подобных вещей. В то же время в структуралистской парадигме «значение» вещей человеческих оказывается не чем иным, как их формой, восставшей против «природы», которая все явственнее демонстрирует, что она – немногим более, чем «хаос». В этой модели событие – это то, что нарушает структуру и сопротивляется включению в то, что есть «на самом деле». С онтологической точки зрения, каждое событие – это замешательство и вызов: замешательство для всеохватности структуры и вызов для способности структуры наделять значением все, что «есть на самом деле». Неудивительно, что структурализм оказался полной противоположностью исторического взгляда на мир. История, будучи набором событий, каждое из которых является индивидуальным происшествием (своего рода «конкретной универсалией», которая сопротивляется любой универсализации, с одной стороны, и редукции до набора частностей, с другой), оказывается не более чем состоянием, которого стремится избежать любой структуралист.

Все это могло бы вызвать недоумение, если бы не тот факт, что за пределами различных областей исторических исследований и тех дисциплин, ключевым компонентом которых остается своего рода «исторический метод», понятие события как элемента научной мысли было сильно дискредитировано. Это понятие остается основополагающим для определенного вида литературного письма: романа (novel), романтики (romance), поэзии, теологии, мифа и т. д. – такого рода произведений, которые можно назвать «воображаемыми» или «вымышленными» и генеалогия которых в целом восходит к донаучным способам мышления о мире и его объяснения, жизни с миром, а не за счет него. Более того, существует масса современных произведений, которые утверждают, что понятие события и в особенности такое понятие события, которое составляет и санкционирует веру в реальность «истории», несет отпечаток мифологического мышления и в действительности имеет больше общего с религиозной идеей чуда, нежели с научной концепцией события.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
100 великих казней
100 великих казней

В широком смысле казнь является высшей мерой наказания. Казни могли быть как относительно легкими, когда жертва умирала мгновенно, так и мучительными, рассчитанными на долгие страдания. Во все века казни были самым надежным средством подавления и террора. Правда, известны примеры, когда пришедшие к власти милосердные правители на протяжении долгих лет не казнили преступников.Часто казни превращались в своего рода зрелища, собиравшие толпы зрителей. На этих кровавых спектаклях важна была буквально каждая деталь: происхождение преступника, его былые заслуги, тяжесть вины и т.д.О самых знаменитых казнях в истории человечества рассказывает очередная книга серии.

Елена Н Авадяева , Елена Николаевна Авадяева , Леонид Иванович Зданович , Леонид И Зданович

Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии / История
Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / История / Альтернативная история / Попаданцы