Практическое прошлое

Эти современные произведения берут свое начало в гибридном жанре «исторического романа», который нарушает правила игры, сформулированные профессиональными историками, и открыто работает с проблемой отношения между прошлым и настоящим, с неоднозначным характером «недавнего прошлого» и с парадоксальным присутствием прошлого в настоящем. Я говорю о произведениях Скотта, Мандзони и Дюма, но также Бальзака, Стендаля, Флобера, Диккенса, Толстого, Теккерея, Троллопа, Конрада и других менее выдающихся писателей. Именно исторический роман заложил фундамент модернистского романа, в котором событие начинает рассыпаться, а границы между прошлым и настоящим становятся столь же размытыми, как и границы между сознанием и бессознательным. Модернизм, провозглашая новизну «того, как мы живем сейчас», восстанавливает архаику, прежде заброшенную историками в силу отсутствия документальных свидетельств и отданную на милость археологам и «антикварам», в правах источника смысла «реальности».

Как утверждает Ауэрбах и другие исследователи, модернизм далеко не является бегством от реализма и истории. Он освобождает историческое событие от приспосабливающего воздействия «сюжета», покончив с самим «сюжетом». Более того, модернизм вовсе не отказывается от реальности в пользу фантазии, а демонстрирует, сколько фантастического содержится в «реальном». Модернизм не только расширяет охват исторического события в горизонтальной плоскости, позволяя ему проникать в соседние временные зоны. Он также раскрывает глубину исторического события, показывая, сколько слоев смысла в нем скрывается, как нестабильны его колебания, насколько оно устойчиво к затвердению.

Модернизм исследует глубины исторического события тем же самым способом, которым психоанализ исследует глубины события психического137, и, более того, он меняет отношения между событием и его контекстом, размывая границу между ними. Все это приводит к появлению нового вида литературного письма, в котором граница между основанным на фактах и фикциональным дискурсом размывается; письма (пресловутого écriture), которое разрушит художественный авторитет предшествующего ему реализма XIX века. В дальнейшем история, историческое событие и сама историчность будут захвачены новым типом литературного письма, которое, за неимением лучшего термина, мы можем называть постмодернистским138.

Однако недостаточно просто указать на «новый вид письма», чтобы описать, как в наше время изменилось представление об «истории» и «событии», ее типичном содержании. Ведь специфически «исторический» способ рассказа о том, как был изобретен «новый тип письма», требует, чтобы мы определили новое «содержание» или феномен, адекватным способом репрезентации которого считается новый вид письма. Я уже привел «модернистское событие» в качестве такого рода содержания, феномена и референта. Здесь я пойду дальше и предположу, что «субстанция» «содержания» этого нового вида события содержится в историотетизированной (historiotheticized)139 идее «травмы».

Я не могу завершить это рассуждение об историческом событии, не упомянув то, что часто называют новым видом исторического события – так называемое травматическое событие. В своем современном значении понятие «травмы» происходит из медицины, где оно обозначает рану или, точнее, нарушение целостности кожного покрова или кости и оставшийся в результате шрам – физический или психологический. Понятие «травма» и образованное от него прилагательное «травматический» довольно часто используются для описания определенного вида исторических событий, представляющих серьезный удар по социальной или политической системе, после которого требуется некоторая корректировка поведения, адаптация или реакция, предпринимаемая любым организмом для своего выживания.

Однако в психоаналитической теории понятия «травма» и «травматический» обозначают (первоначально они использовались метафорически) испытываемый организмом шок, имеющий соматический и/или психологическое эффект, который «освобождает» «влечения», до этого поддерживаемые в своего рода равновесии, и таким образом приводит к невротическому или психопатическому состоянию (такому как паранойя, истерия, одержимость), вследствие чего наступает дисфункция организма. Эта физикалистская концепция травмы (разработанная Брейером и Фрейдом в 1890‐е годы) не сильно отличается от своего историологического двойника, рассматривающего историческое событие как существенное нарушение исторической (социальной) системы, которое приводит в смятение институты, практики и верования и провоцирует групповое поведение, похожее на истерию, паранойю, фетишизм и т. п.