Читаем Практическое прошлое полностью

Также необходимо отметить, что термин «логограф» использовался по отношению к исследователю недавнего прошлого, в то время как исследователя далекого или очень далекого прошлого называли (согласно Антонину Лиакосу) archaio-lographer124. Фукидид, выяснявший причины войн между Афиной и Спартой, изучал скорее недавнее прошлое, так что его, как и Геродота, можно отнести к числу логографов. Но отличие Фукидида от Геродота заключалось не в том, что его исследование было более систематичным – оно попросту подчинялось другим принципам. Фукидид в качестве модели использовал принципы гиппократовой медицины, чтобы распознать симптомы болезни, которая разрушила или серьезно ослабила греческие города-государства и их империи. В то же время Геродот, объясняя изложенные им события, опирался на общие принципы, сформулированные в досократической философии (он прибегал к объяснениям в духе «то, что высоко взлетает, должно упасть»). Именно избранный Фукидидом вид систематического изложения событий принес ему (в современности) титул основателя истории как «науки». Это означает, что Фукидид не только помещал события в рассказываемые им истории, но также аргументировал уместность этих событий в контексте поставленной им задачи – объяснить причины и следствия изучаемых событий.

В связи с этим в заслугу Геродоту можно поставить изобретение специфически исторического события, отличающегося от других видов событий, являющихся результатом действий богов и духов. Заслуга же Фукидида состоит в изобретении своей версии исторического метода, то есть процедур, которые позволяют изучать и анализировать исторические события, а не просто излагать то, что произошло в прошлом, чтобы понять настоящее. Действительно ли Фукидид «занимался» историей или попросту применял новый метод для анализа тех событий, которые изучал еще Геродот, – вопрос спорный. Также остается неясным, считал ли он, что специфически «исторические» событиями происходят по общим законам истории, или нет. В любом случае уже римлянам предстояло подвести под слово historia – которое первоначально означало рассказ или историю, понимаемые как вид изложения, «надлежащим» образом оформляющий серии событий в «историю», – базу, позволявшую рассматривать историческое событие как вид события, которое хоть и происходит в реальности, а не в воображении, с полным основанием может быть представлено в форме (формах) тех видов сказок и басен, которые прежде повествовали о богах, демонах, призраках, героях и других сверхъестественных существах. И я утверждаю, что в связи с этим изменением сложилось представление об истории как о достоверном изложении событий, действительно произошедших в прошлом и представленных в форме истории с сюжетом. Как пишет Поль Рикёр, историческое событие – это реальное событие, способное служить элементом «сюжета». Или, говоря словами Луи Минка, историческое событие – событие, которое можно описать таким образом, чтобы оно послужило элементом нарратива125.

Все это означает, что события не делаются «историческими» только в силу того, что они действительно произошли в прошлом в определенное время и в определенном месте и оказали заметное воздействие на контекст, в котором они случились. И это связано с тем, что список таких событий, даже если разместить их в хронологической порядке, может стать анналами или хроникой, но едва ли историей. Для того чтобы определенное событие, набор или серию событий можно было считать «историческими», событие, набор или серия должны также поддаваться описанию, как если бы они обладали атрибутами элементов сюжета истории126.

Употребив слово «сюжет», мы призвали еще одного призрака, которого профессиональные историки боятся не меньше, чем слова «миф». Не только потому, что слово plot (сюжет) – это английский перевод греческого mythos, но и потому, что обычно именно «сюжет» считается тем средством, которое придает литературным произведениям их объяснительный эффект127. Есть отдельная большая дискуссия о том, как включить событие в серию таким образом, чтобы сделать из них последовательность и получить некое подобие объяснения того, почему это событие произошло. Пожалуй, даже слишком большая, чтобы попытаться тут резюмировать ее основные положения. Для наших целей достаточно отметить, что сюжет или то, что я решил называть осюжетиванием, присутствует во всех видах нарративного дискурса: мифическом, художественном или историческом. Таким образом, можно сказать, что если мифы, вымышленные истории и исторические произведения имеют общую форму (истории, басни, сказки, притчи, аллегории и т. п.), то они также имеют общее содержание, которое, согласно Франку Анкерсмиту, мы можем назвать «нарративной субстанцией»128. Понятие «нарративной субстанции» дает нам возможность утверждать, что историческое событие, в отличие от естественного события», поддается нарративизации129.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
100 великих казней
100 великих казней

В широком смысле казнь является высшей мерой наказания. Казни могли быть как относительно легкими, когда жертва умирала мгновенно, так и мучительными, рассчитанными на долгие страдания. Во все века казни были самым надежным средством подавления и террора. Правда, известны примеры, когда пришедшие к власти милосердные правители на протяжении долгих лет не казнили преступников.Часто казни превращались в своего рода зрелища, собиравшие толпы зрителей. На этих кровавых спектаклях важна была буквально каждая деталь: происхождение преступника, его былые заслуги, тяжесть вины и т.д.О самых знаменитых казнях в истории человечества рассказывает очередная книга серии.

Елена Н Авадяева , Елена Николаевна Авадяева , Леонид Иванович Зданович , Леонид И Зданович

Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии / История
Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / История / Альтернативная история / Попаданцы