Прасковья Ангелина

— Не во имя славы воевал я с врагом, — говорил он, — а из любви к моему дому, к своей деревне, к миру на моей родной земле. Что и говорить, Паша, очень мне тяжело… Я больше не увижу восхода солнца. Распустятся вербы, прилетят грачи, начнется ледоход на реке, зацветут подснежники… Ничего этого я уже не увижу. Я потерял зрение… но могу ли я перестать существовать? Нет. Я должен начать новую жизнь. Ты скажешь — трудно? А как иначе? Я на моей земле, в моей родной деревне, рядом с вами…

В семье Ангелиных Иван был окружен заботой и лаской. Светлана часто читала ему вслух книги, журналы, газеты. Ощущение того, что он в родном доме, а не где-то на чужбине, помогало ему переносить боль. Вскоре состояние его улучшилось, и он заявил, что, пожалуй, теперь сможет, наконец, заняться изучением трактора. Да, изучением трактора, о котором мечтал он с детства.

Как-то под вечер Иван пришел в поле. Встретил его Антон Дмитриев и предложил проводить к Паше.

— Зачем же? Я сам дойду, — и зашагал так, что Дмитрий едва за ним поспевал.

Увидав его, Паша остановила трактор, соскочила на землю.

— Кто привел тебя сюда? Ты со Светланой?

— Я полевые дороги не позабыл, Паша, — ответил он с тоской в голосе.

Антон Дмитриев глубоко вздохнул и посмотрел на него глазами, полными слез: никогда еще судьба другого человека не волновала его так, как судьба Ивана.

Паша поняла, что Иван соскучился по степным просторам, по их благодатным местам.

— Еще бы, здесь мне все знакомо, здесь я с закрытыми глазами не потеряюсь. — И он вспомнил, как Паша, когда он еще был мальчиком, водила их в дальние экскурсии, собирала с ними лекарственные травы…

Неожиданно Иван попросил Пашу прокатить его на тракторе, и она исполнила эту просьбу. Дмитрий помог ему взобраться на машину. Паша завела мотор, и трактор плавно тронулся с места.

Проехав круг, Паша увидела, что Ваня плачет. Она выключила мотор, решила, что для него это слишком тяжелое испытание, но он не хотел останавливаться и принялся доказывать ей, что должен научиться управлять трактором. Нельзя же ему, деревенскому парню, оторваться от земли.

Потом он неожиданно умолк, опустил руку и, наконец, сошел с трактора.

— Тяжело бедняжке, тоска гложет, — сочувственно сказал Дмитриев.

Иван присел на бугорке передохнуть. Перед ним лежала бескрайная донецкая равнина, вся сверкающая переливами предзакатных красок. Но он всей этой прелести не видел.

— Не могу жить без работы! — говорил он Паше. — Человек должен что-то делать. Я так устал… Надо попробовать свои силы. Неужели все кончилось? Нет, не может быть! Я еще сумею бороться за жизнь. А если не сумею втянуться, приспособиться, то ведь и жить-то нет смысла.

Паша сказала, что считает своей ошибкой то, что согласилась прокатить его на тракторе. Не надо было делать этого.

— Да нет же! — всполошился Иван и схватил ее за руку. — Мне было так хорошо… так хорошо! Я только теперь начинаю понимать, как важно для меня не оторваться от земли.

Время шло к ужину. В степи наступила тишина. Умолкли моторы. Трактористы подходили к Ивану, молча жали ему руку и так же молча рассаживались полукругом на траве.

Пришел Виталий Ангелин и разжег костер. В огне затрещали сухие сучья. Костер горел ярко, и все молча наблюдали веселую игру огня. Иван протянул к огню свою руку: казалось, он видит, как живые языки пламени вздымаются кверху, рассыпая вокруг себя искры.

— Как весело горит! — сказал Иван, улыбаясь. — У меня, поверьте, такое чувство, будто я вот только что поработал на тракторе, а сейчас отдыхаю. Так вот, помаленьку, и за-сосет меня дело. Мне же всего двадцать два года. Мальчиком работал прицепщиком. Помнишь, сестра, как мечтал стать трактористом, агрономом? Я всегда помнил слова Николая Островского: «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» На фронте я боролся за жизнь. Вернулся слепой, без руки, но жизнью я дорожу и бесцельно ее прожить не желаю.

…Медленно догорал костер. Но степь озарилась ярким светом. Свет фар возвестил о начале ночной работы. Над просторами полей снова разнесся ровный гул моторов.

Спустя пять месяцев после возвращения Ивана в деревню у него неожиданно усилился воспалительный процесс в глазах. До этого он перенес несколько тяжелых операций. Были такие отчаянные минуты, когда даже опытные врачи отказывались лечить его. Паша решила поехать с Иваном в Москву.

— Эх, Паша, — говорил он, — не верят, что я встану на ноги. Они не смогут возвратить мне зрение? В этом они, пожалуй, правы, а в остальном заблуждаются.

И правда, духовные силы Ивана были огромны. В московском госпитале, еще будучи прикованным к постели, Иван стал учиться писать и читать по системе Брайля. Он оказался на редкость способным человеком. Но воспалительный процесс в глазах не прекращался, и ему предложили сделать последнюю операцию. Он решительно запротестовал, врачи не настаивали — уверенности в благополучном исходе не было.