— Выдержал экзамен! — радостно воскликнул он.
— Какой же ты молодец, Ваня! — обнял его Никита Васильевич.
— Нет, не я молодец… это страна моя такая, она делает нас молодцами.
Спустя некоторое время Иван отозвал Пашу в сторонку и сказал ей, что нужно поговорить по важному делу.
Паша насторожилась.
Оказывается, он хочет подать заявление в партию. Конечно, она одобрила это решение.
Заявление Ивана Ангелина обсуждали на общем партийном собрании. Секретарь партийной организации колхоза «Запорожец» Леля Ангелина зачитала документы: автобиографию, анкету, рекомендации, которые дали Ивану Дмитрий Коссе, Никита Васильевич, Паша и райком комсомола.
Леля попросила Ивана рассказать свою биографию. В комнате поднялся шум. Кто-то из коммунистов крикнул: «Знаем мы Ангелина-младшего!»
Иван подошел к столу. Стало совсем тихо. Он начал говорить медленно, с трудом — мешало волнение. Затаив дыхание слушали его молодые и старые коммунисты.
Иван рос на их глазах. Они помнили, как еще с юных лет он мечтал стать трактористом. В дни войны он с честью выдержал суровые испытания, выпавшие на его долю. Он оправдал доверие своих односельчан.
Почти три года находился он в действующей армии на передовых позициях.
…Было это в Верхней Силезии, на окраине города Бреслдвля. Перед артиллерийской подготовкой Иван видел восход солнца. И вот начался штурм укрепленного пункта врага. Иван находился в авангарде штурмующих отрядов. Вскоре он был ранен осколком снаряда, но, и раненый, истекающий кровью, не покинул поля боя.
Совсем-совсем близко разорвался еще один снаряд. Ярко вспыхнул свет, а потом… Больше он ничего не помнил. В госпитале ему сказали, что несколько часов он лежал, засыпанный землей…
Иван закончил свой рассказ словами, что давно считает себя коммунистом. Одобрительные возгласы послышались в комнате, и Дмитрий Косее сказал с места. «Предлагаю голосовать!»
Иван Ангелин был единогласно принят кандидатом в члены партии.
МИЧУРИНЦЫ
Колхоз имени Мичурина был самым отстающим не только в Старо-Бешевском районе, но и в области. Об этом можно было судить хотя бы по тому, что основная зерновая культура — озимая пшеница давала здесь всего по 7,5 центнера с гектара, ржи собирали по 9,8 центнера с гектара, а ячменя и гречихи — и того меньше. Агрономической науки здесь не признавали, несмотря на то, что старые хлеборобы настоятельно требовали вести глубокую пахоту и сеять зерновые по черным парам.
В районе уже махнули рукой на этот колхоз: «Разоренное хозяйство. Для восстановления нужны люди, ассигнования».
В то время, а было это в 1947 году, районные организации еще не научились конкретно заниматься каждым колхозом. Ни районный отдел сельского хозяйства, ни исполком депутатов трудящихся не уделяли внимания отстающему колхозу, находящемуся в тридцати пяти километрах от Старо-Бешева. «Далеко и несподручно туда добираться», — объясняли иные районные работники.
Тем не менее, несмотря на большую занятость и гнилую мартовскую дорогу, Паша по настоятельной просьбе колхозников артели имени Мичурина поехала к ним.
«Ты, как депутат верховного органа советской власти, вмешайся в наши дела, потревожь районное начальство, — говорили ей колхозники, — край наш благодатный, земли богатейшие… Наши люди многое могут сделать. Надо только вдохнуть в них силы…»
Первая встреча с председателем колхоза Демидом Матвеевичем Загорулько произвела на Пашу тягостное впечатление. «Скользкий какой-то человек, изворотливый, к нему с голыми руками не подступишься», — отметила про себя Паша, как только начала знакомиться со здешними делами.
— Вот собираюсь, Демид Матвеевич, заняться вашим хозяйством, — сказала она. — Настала пора поднять ваш колхоз.
Паша пробыла в колхозе несколько дней и потребовала, чтобы Загорулько рассказал, как он ведет колхозные дела, показал свое хозяйство.
— А что показывать-то, — развел огромными ручищами Загорулько, — я же не восходящая звезда, как твой Коссе.
— Значит, по наклонной вниз ползешь?
— Как сказать… в обозе не плетемся, и то слава богу.
Загорулько стал жаловаться на то, что он никак не хотел после войны за колхозные дела браться, приехал к отцу, думал у него отсидеться, а потом понял, что «председателям нынче сытнее живется», вот и пошел в председатели. Он совсем не стеснялся в выражениях, и его нутро шкурника так и вылезало наружу.
— Значит, жив еще ваш батя? — удивилась Паша, вдруг вспомнив того марьяновского мужичка Загорулько, который был кротким и добрым холопом у кулака Панюшкина.
— А чего ему поделается? Недарма, что за восьмой десяток перевалило, а крепкий, — сказал Загорулько и вдруг, вспыхнув, с раздражением глянул на Пашу сверху вниз. — Ну, а тебе-то что… ты чего выискиваешь? Должна знать, с кем дело имеешь. Заслуженный я человек, фронтовой. Боевыми медалями награжден.
Она еще раз спокойно объяснила ему, что хочет заняться его колхозом, что это сами колхозники пригласили ее сюда.
Чтобы смягчить неловкость, Загорулько перевел разговор на какую-то давнюю историю с получением леса для строительства фермы и болтал еще о чем-то явно второстепенном.