«Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

Наиболее последовательные со стороны Англии попытки поиска союзника в Европе были связаны с Россией. Казалось, что восшествие на русский престол Екатерины в июне 1762 г. улучшило перспективы англо-русского соглашения. О симпатиях Екатерины к Англии было хорошо известно. Она тепло отзывалась об англичанах: «Я так привыкла к дружбе англичан, что смотрю на каждого из них как на лицо, желающее мне добра, и действую, насколько это от меня зависит, соображаясь с этим» <26>. В 1764 г. англичанин (граф Бэкингем) составил меморандум о главных действующих лицах русского двора. О Екатерине в нем говорилось: «Если царица и отдает предпочтение какой-то нации, то это англичанам, но она никогда не пожертвует ради этого своими интересами и популярностью» <27>. Даже в 1780 г., когда отношения между Англией и Россией уже ухудшились, она говорила в беседе с английским послом Дж. Харрисом: «Вы знаете, что я люблю вашу нацию; мои чувства к ней искренни и неизменны… Я – друг Англии по влечению и интересу» <28>. Каковы бы ни были интеллектуальные интересы императрицы, в политике она мало руководствовалась ими.

Со своей стороны, все английские министры заявляли о стремлении заключить договор с Россией. Гренвил утверждал, что король не только хотел соблюдать с Россией «прежнюю дружбу», но и «в новые обязательства вступить» <29>. Граф Галифакс говорил, что «здешний двор все желания свои устремляет к соединению своему с Россией, о надобности которого союза все королевские министры удостоверены» <30>. По мнению посла А. Воронцова, из всех британских министров начала 60-х гг. именно Галифакс «наиболее чувствует надобность соединения с нами». Правда, он тут же оговаривался, что «кредит сего государственного секретаря не столь велик, чтобы он к чему-нибудь служить мог, а делами ныне правит Бедфорд и его приятель лорд Сэндвич», причем первый из них «весьма ласкает французский двор и старается во всем ему угодить для удержания сей короны от ратных к Англии сентиментов» <31>. Государственный секретарь Конвей утверждал, что его «двор ничего так больше не желает, как укрепления сколько можно союза с Россией, и что оной союз натурально сильнее, чем родства пакт (фамильный пакт Бурбонов – А. С.)» <32>. О желательности союза с Российской империей говорили и герцог Графтон, и Питт-старший (ставший лордом Чэтэмом). В 1766 г. во многом благодаря усилиям выдающегося дипломата Дж. Макартни удалось подписать англо-русский торговый договор.

В Европе отношения между Англией и Россией в 1760-е гг. рассматривали как близкие к союзным. Англия, хотя и без всякого энтузиазма, поддержала действия России в Польше. Во время войны с Турцией в русском флоте служили несколько десятков английских офицеров. Тем не менее, вопреки заявлениям государственных деятелей обеих стран, несмотря на длительные переговоры, не прекращавшиеся на протяжении целого десятилетия после 1763 г., союзный договор 1742 г. не был возобновлен. Почему формальный союз между Англией и Россией не был достигнут? Как в этой связи оценивать позиции обеих сторон и позиции конкретных политиков? Почему английские министры не уступили требованиям российского двора, а предпочли дипломатическую изоляцию? Было ли это серьезной ошибкой, последствия которой очевидным образом сказались во время Американской войны, или разумным и неизбежным в ситуации 1760-х гг. решением?

Экспансия Российской империи как в Польше, так и в Причерноморье потенциально вела к углублению противоречий между Россией и Великобританией. Исследователь англо-русских отношений Андерсон отмечал по этому поводу: «Каждый шаг России в Польше или к Черному морю приближал день, когда Великобритании предстояло спросить с себя за политику в Восточной Европе. В 1760–1770-е гг. этот день еще откладывали. В 1780-е гг. откладывать его дальше было уже нельзя» <33>. В первой половине 60-х гг. Англия поддержала декларацию России и Пруссии об уравнивании прав диссидентов с католиками в Польше. Позицию фактической поддержки политики России в Польше Великобритания заняла крайне неохотно. В русской дипломатической переписке встречается много указаний на «удивительную холодность Англии» к польским делам, что «нам большим ущербом не будет» (декабрь 1763 г.) <34>. Г. Гросс говорил Сэндвичу, что «чинимым своим недействием (в Польше – А. С.) Англия напоследок всю свою знатность и инфлюенцию потерять может». Он делал вывод, что английское правительство «твердо намерено не вмешиваться в делах польских, хотя бы Франция в ней и сильно содействовать стала» <35>. Итак, британскую политику в Польше до ее первого раздела можно охарактеризовать как политику невмешательства, вполне устраивавшую Петербург.