Формальным препятствием для договора стало несогласие по двум важным вопросам: об обязательствах Англии в преддверии приближавшейся войны России с Турцией; и о денежных субсидиях антифранцузским политическим группировкам, прежде всего в Швеции, на чем постоянно настаивала Россия. Обе стороны не устраивало положение договора 1742 г., позволявшее Англии не вмешиваться в русско-турецкие войны, а России – в войны на американском континенте, хотя и по разным причинам. Россия желала, чтобы обязательства Англии распространялись и на случай войны с Турцией, так как последняя, фактически европейская держава, являющаяся для Российской империи таким же «естественным противником», как Франция для Англии. Русская дипломатия утверждала, что эквивалентным исключением, сопоставимым с отказом России участвовать в американских войнах, было бы неучастие Англии в войнах с азиатскими странами, но не Турцией. Разъясняя свое несогласие, британские политики прямо ссылались на торговые интересы Великобритании в Турции. Англичане считали, что недостаток договора 1742 г. в том, что он позволял России не помогать Англии в ее европейских войнах, если они начались в Америке. Другим камнем преткновения в англо-русских отношениях был вопрос о субсидиях. В 1763 г. он остро стоял в отношении Польши, позднее – в отношении Швеции. Английские министры ссылались на возможные протесты в парламенте и противодействие общественного мнения Г. Гросс писал, что «таким поступком нынешние министры всенародный крик на себя возбудили бы, в прочем здесь готовы руки подать» <36>.
Со своей стороны правители Российской империи не желали идти на какие– либо уступки Англии. И Панин, и сама Екатерина II считали, что только твердость в отстаивании своей позиции заставит Великобританию уступить. На реляции Гросса по поводу «некоторого беспокойства», возникшего в Лондоне после заключения русско-прусского договора, Панин написал, имея в виду англичан: «По сию пору никакой утешительной системы не имеют, а покориться еще не хотят, но когда вернее уведомятся о новой негоциации между Бурбонских домов, то, конечно, с нами не будут столко торговаться» <37>. Через месяц Гросс прислал новое известие о своей беседе с государственным секретарем Сэндвичем, который заявил о готовности принять «пристойные» обязательства, «токмо де оные пред здешней нацией как взаимно-полезные оправдать возможно было б, а присоединение прусского короля к соглашению здесь прекословлено не будет» <38>. На этом донесении Панин пометил для Екатерины: «Медленность с нашей стороны в сей негоциации не произвела ничего дурного, а вперед можно надеяться много лутчаго и может быть тут то же будет, что Ваше Величество видеть изволили с королем прусским, когда он сам того домогался, в чем состоял главный предмет нашей политики» <39>.
Важное значение для понимания сущности разногласий между Англией и Россией в переговорах о союзе имеет донесение Гросса от 28 марта/8 апреля 1765 г. об очередном обсуждении спорных вопросов с Сэндвичем и пометы Панина на нем для Екатерины. При обсуждении варианта, при котором в случае войны России с Турцией Англия обязывалась выплатить ей 500 тысяч рублей, государственный секретарь утверждал, что через парламент это будет известно во Франции и нанесет ущерб левантской торговле Англии. Это утверждение Панин прокомментировал следующим образом: «Купеческая отговорка, нужды нет никакой открывать, покамест казус не настоит, а когда настоять будут, тогда за 500 тысяч рублей нация не взбунтует против правительства. Все сие состоит только в том, что как лавошникам торговаться покамест время есть, и сколько возможно выторговать» <40>. Там, где речь шла о том, что англичане не желали прямо вмешиваться в шведские дела, в том числе путем предоставления субсидий, Панин записал: «Ещо лавошная торговля. Когда по полским делам нам была в них вправду нужда, тогда оне от них отговорились, и чтоб их от себя отклонить, представляли свою готовность к шведским делам, а теперь говорят навыворот» <41>. В том месте, где Гросс приводил слова Сэндвича, что «нации и парламенту генерально дико бы показалось, если бы против прежнего в нынешнем России больше авантажа бы дозволили», Панин резонно заметил: «Не меньше б и российской империи показалось бы, если бы при таком об общей славе и пользе попечительном царствовании российский двор не с лучшими и справедливейшими для него выгодами свои союзы заключал» <42>. В связи с вышесказанным Панин писал: «Заключительно сказать, англичане, считая военный случай еще отдаленным, и потому настоящее время хотят оное в свою пользу выиграть. Успех в нашу сторону должен зависеть от нашей собственной твердости и терпения, средством чего доказать можно ближайшей англичанам нужды в нашем союзе» <43>.